В девятикратную оптику был прекрасно виден широко распахнутый рот орущего вайнаха.
От приземистого здания на противоположном краю площади к раненному бросились двое. Худой бородач и подросток.
Туманишвили задержал дыхание и вновь послал пулю.
СВ У-АС не подвел.
Бородач словно налетел на невидимое препятствие и со всего маху впечатался грудью в дорожную пыль.
Подросток оскалился, как загнанный в угол шакал, сорвал с плеча укороченный "Калашников" и открыл огонь по деревьям, росшим по краю площади.
Егор недобро усмехнулся.
Малолетний боевик расстрелял магазин, отбросил в сторону пустой рожок и схватился за подсумок.
Туманишвили вбил ему пулю точно в коротко стриженную голову.
Подросток раскинул руки и упал навзничь.
Егор перевел перекрестье прицела на мечущихся возле бронемашины бандитов и поставил режим стрельбы на автоматический...
* * *
- Де-жа-вю! - серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.
У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто-синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома "Нева" открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.
Возле скопления "мусоровозов" никого не было.
Чернов вышел из своего "Гранд-Чероки" и посмотрел вверх.
В глубине комнаты метались какие-то тени.
Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.
- Снова ты? - удивился журналист.
- Я, я! - милиционер был в ярости. - Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!
- И что?
- Вроде поймали...
- Кого?
- Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал... Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, - лейтенант махнул рукой.
- А-а! - осклабился Гоблин. - Можно сказать, что идут съемки блокбастера. "Гришечкин-два. Судный день"... Но теперь-то его ни с кем не перепутали?
- Да не-е-ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, - страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. - Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось - ужас!
- Ну-ну, - хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался "глазастый" черный "мерседес" Е-класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся и увидел главного редактора "Невы". Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг "Когда я ем, всё как всегда". Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.
За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником-графиком.
В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.
Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.
- Опять Гречина дубасят, - печально произнес несостоявшийся узник. - Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился...
- Пойдешь наверх? - поинтересовался верзила-журналист.
- А надо? - устало спросил Виталик.
- Думаю, что нет...
- Я тоже...
Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.
- Все образуется.
- Не сомневаюсь, - главный редактор "Невы" вытащил пачку "парламента". - И какой козел меня так подставил?
- Ты с "козлами"-то поаккуратней, - Чернов опустил одну бровь. - В кругах, к которым я был близок, слово "козел" очень обидное. Могут и на пику посадить...
- Да я так... - Гришечкин прикурил. - Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?
- Какого Верескова?
- Писателя...
- Знать его не знаю, - пожал плечами Димон.
- Как это не знаешь?
- А так.
- Я же сам твою статью читал!
- Где?
- Сейчас, - Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. Вот... "Классик русской словесности". Меня одна твоя фраза убила... "На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный автор ответил, что он предпочитает определению "идиотизм" формулировку "эстетическая оригинальность". При этом товарищ Вересков лукаво подмигивал и вел себя неадекватно..." И прочее в том же духе.
- Я этого не писал, - Гоблин взял обрывок газеты. - Хм, действительно, некто Чернов... Но это не мой опус. К тому же я с "Невским пламенем" не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура...
- Этот Чернов, что, твой однофамилец?
- Возможно, - Димон пошевелил губами. - Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком...
Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.
- Ишь, раздухарились! - Гоблин поскреб подбородок. - Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается...
- И что ты предлагаешь?
- Возьми адвоката и поезжай на Литейный. Объясни, что тебя преследует псих-следователь...
- Видимо, так и придется сделать... Черт, сколько времени угроблю!
- Это завсегда лучше, чем иметь весь этот компот. И зама своего пожалей. Они ж не отстанут. Либо тебя поймают, либо так и будут раз в неделю Гречину физиономию рихтовать...
- Не сомневаюсь, - Гришечкин протянул Чернову руку. - Ну, бывай... Поеду к адвокату.