Кусты справа зашуршали, и послышался громкий шепот. Сталь свистнула, выходя из кожаных ножен. Джек напружинился.

— Кто там, выходи, — сказали ближе, чем он ожидал.

Джек выскочил из кустов и оказался перед двумя солдатами с мечами наголо. В первый миг они испугались, но тут же бросились на него. Первый атаковал спереди, второй зашел сбоку.

Джек вскинул нож — скорее защищаясь, чем нападая. В ушах звучал голос Роваса: «Никогда не паникуй. Помни, что твой противник боится не меньше тебя». Жаль, что он ничего не говорил о двух противниках. Или говорил? Похоже, путь тут один — разделяй и бей.

Ступив вперед, Джек задел ногой о мешок — и, не успев толком обдумать свое намерение, пнул его изо всей силы. Мешок, пролетев по воздуху, врезался в грудь первому солдату. Джек в тот же миг обернулся лицом ко второму. Нафабренные усы солдата были покрыты мелкими капельками дождя.

Ровас повторял: «Делай все, чтобы отвлечь противника: пляши, смейся, ори — все что угодно». Раздался сотрясающий землю вопль, и Джек не сразу понял, что издал его сам.

Он кинулся на солдата и повалил его наземь. Тот и мигнуть не успел, как нож Джека вонзился ему в правую руку. Кровь, ударив из раны, хлынула в грязь. Солдат взмахнул мечом и попытался двинуть Джека коленом в пах. Джек вскочил и тут же снова рухнул на противника, со всего размаху всадив нож ему в сердце.

В тот же миг Джек оказался на ногах. Содержимое его мешка было раскидано по кустам. Солдат кружил вокруг Джека, держась на расстоянии. «Прояви слабость, чтобы вынудить осторожного противника напасть». Кровь убитого солдата залила Джеку бок. Он пошатнулся, притворяясь, что ранен, выпрямился и сделал неверный шаг вперед. У солдата заблестели глаза.

Преодолевая боль в груди, Джек следил за движениями солдата. Тот явно собирался напасть слева. Джек приготовился. Меч солдата метил прямо в кровавое пятно. Джек, крутанувшись, ударил левым кулаком по руке, сжимавшей рукоять. Он сам не понимал, как это у него вышло, — точный расчет времени и места сыграл свою роль. Он ударил по руке с такой силой, что солдат выпустил меч.

«Никогда не останавливайся, чтобы полюбоваться делом своих рук, каким бы блестящим ни был твой ход». Джек бросился вперед. Часовой пригнулся, нашаривая в грязи меч. Джек, на миг потеряв равновесие, увидел летящую на него полоску света. Солдат метнул свой клинок. Джек взвился в воздух и отскочил в сторону. Металл оцарапал его голень, и в груди рвануло, когда он упал плечом в грязь.

Солдат мигом оказался над ним. Лишившись меча, он занес над головой большой мокрый камень. «Если враг свалит тебя наземь, бей по коленям». Джек выбросил ногу, но попал не в колено, а в голень. Солдат откачнулся назад, силясь устоять на ногах. Джек встал, выставив нож перед собой, — тут он поскользнулся, его швырнуло на солдата, и нож оказался на одном уровне с пахом противника.

Джек сморщился, когда нож вошел в тело, — он собирался ударить в грудь. Солдат завопил как безумный. Кровь промочила ему штаны. Камень выпал из его руки, никому не причинив вреда. На этот раз Джек хорошо прицелился и направил нож прямо в сердце — славный, чистый удар. Когда он выдернул нож, солдат повалился.

С разрывающейся от боли грудью, дрожа с головы до ног, на грани паники, Джек пустился бежать. Надо было убраться отсюда. Он убил двух человек — его крики звучали у него в ушах, их кровь обагрила его одежду. Ровас потрудился на славу.

Даже не подобрав свои припасы, Джек бежал с места боя. Он мчался по грязи и колючим кустам, перескакивая через стволы и ветки, пока боль не одолела его вконец. Липкое тепло под камзолом сказало ему, что рана от стрелы открылась. Сунув нож за веревку, служившую ему поясом, Джек крепко нажал рукой на рану и сосчитал десять раз по сто. Кровь унялась, и камзол прилип к телу. Морщась, Джек оставил все как есть.

Он шел теперь медленно, на каждом шагу напрягая мускулы и волю. Сам того не сознавая, он подошел ближе к форту и сквозь поредевшие деревья увидел его серые каменные стены. Впереди виднелась дорога и главные ворота. Крыши над караульной не стало, и верхние ряды кладки рухнули со стен. На земле валялись кучи покрытого копотью камня. Что-то яркое привлекло взгляд Джека. Сначала он подумал, что это флаг, но, подойдя ближе, разглядел очертания свежеотесанной виселицы. На ней болтался человек в красном. Веревка медленно повернулась на ветру, и Джек даже на расстоянии узнал своего недолгого соседа по камере, болтуна Бринжа. Доврался до виселицы, голубчик.

Джек не питал к нему особой жалости.

Налетел резкий порыв ветра, пробрав Джека до костей. Отвернувшись от форта, Джек увидел вдали два холма. Освещенные солнцем, пробившимся сквозь дыру в тучах, они показались ему странно знакомыми. Он стоял и смотрел на них, пока не понял, что несколько месяцев смотрел на них с той стороны. Дом Роваса стоял в долине за холмами.

Убедившись, что дорога пуста, Джек перебежал через нее и снова укрылся в лесу.

Он шел несколько часов. Дождь перестал, похолодало, и лес совсем поредел. Джек почти не замечал всего этого. Вперив взор в точку между двумя холмами, он сосредоточился на одном: дойти.

Тавалиск внимательно разглядывал артишоки. По виду сразу можно сказать, насколько поспела их желтая мякоть. Широкое плоское донце должно лениво покоиться на блюде — плод как бы готов отдаться, подобно стареющей шлюхе. А колючие листья на макушке должны походить на богомолок в исповедальне: им так не терпится расстаться со своими грехами, что те так и трепещут, спелые, у них на губах.

Архиепископ занес над блюдом руку, выбирая. Все артишоки казались так хороши, что он уже собирался прибегнуть к считалке, но тут вошел Гамил.

— Как, без стука? — тонким сердитым голосом вскричал Тавалиск.

— Тут такие новости, ваше преосвященство... — выдохнул секретарь.

— Нет таких новостей, Гамил, которые оправдывали бы столь бесцеремонное вторжение ко мне. Нет их в природе. А теперь помолчи, пока я не прикажу тебе говорить.

Архиепископ взял ближайший плод и раздраженно оборвал листья. Он не собирался жевать их, как какой-нибудь бедняк, — его интересовала только сердцевина. Вместо этого он швырнул ими в Гамила, убедившись предварительно, что они хорошо помаслены, — теплое оливковое масло почти невозможно отмыть от шелка.

Показалась середка, желтая, как моча, и блестящая, как топаз. Он положил немного в рот. Овощ, нежнее которого нет, так и таял на языке.

— Ладно, говори, Гамил. Молчание тебе не к лицу. Ты точно марльсская колбаса — плохо начинен и мяса в тебе мало. — По правде сказать, Тавалиску не терпелось услышать новости, но он не хотел в этом сознаваться.

— Наше ополчение перехватило гонца, следующего в Вальдис, — он вез письмо к самому Тирену.

— От кого? От герцога Бренского? От Баралиса?

— Оно не подписано, и печати на нем нет, ваше преосвященство, но гонец говорит как житель Королевств, и его ливрея расшита золотом.

— Давай сюда письмо. — Тавалиск в волнении вытер руки о собственное платье.

Гамил достал из мешка у себя на боку пергаментный свиток и подал архиепископу. Тот несколько минут изучал его, потом положил на стол.

— Известно тебе, что письмо от Кайлока?

— Я догадываюсь, ваше преосвященство.

— Насколько я понял, он стакнулся с Вальдисом. Тирен шлет рыцарей в Халькус сражаться на его стороне, а взамен Кайлок обещает ордену исключительные права в северо-восточной торговле и долю в военной добыче.

— Я тоже думаю, что договор уже заключен, ваше преосвященство. Не далее как утром я получил донесение из Камле — восемь десятков рыцарей проследовали через город, направляясь на север.

— И наше ополчение пропустило их?

— Нам не оставалось ничего другого, ваше преосвященство. Наши силы рассеяны, а рыцарей было слишком много.

— Гм-м. — Тавалиск обрывал новый артишок. — Вооружены по-военному?

— Боевые кони, доспехи, полный набор оружия.