Хват углядел в сутолоке соломенно-желтые волосы женщины, которая ночью собирала брошенные Таулу деньги, а после передала их старой Тугосумке. Преисполнившись негодования, Хват двинулся к ней. Она громко требовала еще эля, а компания мужчин и женщин поддерживала ее громкими возгласами. Эль прибыл — целый бочонок, — и она полезла в кошель, чтобы заплатить трактирщику. Кошель принадлежал Таулу. Эта бабенка поит Борк знает сколько народу на деньги Таула!

Рыцаря нигде не было видно. Хват прилип глазами к кошельку, и его руки, как всегда, опередили разум. Желтоволосая отвлеклась всего на миг, чтобы поднять заздравную чашу, но и этого оказалось довольно — Хват тут же стянул кошелек со стола и не знающими охулки пальцами спрятал себе под плащ. Радоваться удаче было некогда — Хват, потупив голову, устремился к двери. Миг спустя раздался вопль:

— Золото! Мое золото! Обокрали!

Хват едва удержался, чтобы не крикнуть в ответ, что это золото вовсе не ее. До двери ему оставалось всего несколько шагов. Позади в толпе возникло какое-то движение. Хват, не смея оглянуться, пробивался к выходу. По улице он продолжал шагать неспешно, не будучи уверен, заметили его или нет. Он уже собрался засвистать что-нибудь веселенькое, как вдруг услышал за спиной настигающие его шаги. Отбросив попытки сойти за невинную овечку, Хват пустился бежать во всю прыть.

Скорый при всем своем мастерстве понимал, что иногда приходится брать ноги в руки. «Никогда не беги по прямой, — поучал он Хвата. — Сворачивай за каждый угол, который тебе попадется, и норови нырнуть туда, где народу побольше... да мчись как ветер». Хват несся по улицам и переулкам, через торжища и людные площади. Погоня не отставала. Хват свернул в славный темный закоулок — и уперся в каменную стену. Он судорожно вздохнул. Тут слишком высоко, чтобы перелезть, — придется прорываться назад. Хват рылся в памяти, ища там какую-нибудь премудрость, изреченную Скорым на этот случай, но ничего подходящего не вспоминалось. Как видно, Скорый никогда не был так глуп, чтобы забегать в тупик.

С коленями, дрожащими больше от усталости, нежели от страха, Хват обернулся лицом к своему преследователю, темному на фоне яркого света. Человек шагнул вперед, и его волосы сверкнули золотом на солнце. Таул!

Прошло долгое мгновение. Солнце тактично удалилось, оставив рыцаря и мальчика наедине. Легкий ветерок пролетел по переулку, пошевелив отбросы и наполнив воздух их благоуханием.

Рыцарь с волосами цвета темного золота смотрел на Хвата. Его широкая грудь вздымалась, а лицо оставалось недвижимым, как маска. Потом Таул без единого слова повернулся и пошел прочь.

Хват остолбенел от изумления. Таул шел медленно, понурив голову. Мальчик не мог вынести этого зрелища.

— Таул! — крикнул он. — Погоди!

Рыцарь на краткий миг заколебался, а потом, не оборачиваясь, покачал головой. От этого легкого, почти пренебрежительного жеста у Хвата сжалось горло. Таул уходит от него!

Скорый много раз предостерегал своего ученика против дружеских чувств. «Никогда не подпускай к себе никого настолько близко, чтобы у тебя могли украсть кошелек», — говаривал он. У самого Скорого друзей не водилось, только сообщники, и дружба для него никакой ценности не имела. Хват, пока не встретил Таула, придерживался того же мнения. Но Скорый не всегда бывал прав. Язык у него, конечно, работал что твоя маслобойка, но при всем своем уме он не имел никого, кому бы мог довериться, и ему никто не доверял. Хват вдруг понял, что ему не так уж хочется стать таким, как Скорый, — человеком, который сперва спрашивает, что тебе надо, а потом уж — как тебя зовут. Он побежал за Таулом и тронул его за руку.

— Таул, это я, Хват!

— Уйди прочь, мальчик, — как ножом отрезал Таул, отдернув руку.

— На, — Хват протянул ему кошелек, — возьми свои деньги. Я украл их только для того, чтобы твоя подружка не промотала.

Таул оттолкнул деньги.

— Я в няньках не нуждаюсь. Возьми их себе, я добуду еще — мне это просто.

— Ты, стало быть, хочешь остаться в Брене?

— Чего я хочу, тебя не касается. — Таул ускорил шаг, но Хват не отставал.

— А как же твоя цель? Тот мальчик... — Хват чуть было не сказал «мальчик, за которым послал тебя Бевлин», но прикусил язык. Не время сейчас упоминать о покойном мудреце.

— Уйди прочь! — обернулся к нему Таул. В голосе рыцаря было столько злобы, что Хват и впрямь попятился. Он впервые как следует разглядел лицо своего друга. Таул постарел. Морщины, едва заметные месяц назад, превратились в глубокие складки. Гнев искажал его черты, но в глазах читалось нечто иное. Стыд. Словно почувствовав, что его разоблачили, Таул потупился и пошел своим путем, тихо ступая по булыжнику.

Ну и пусть идет, раз он ни в чьей помощи не нуждается, подумал Хват. Становилось поздно, и его прельщала мысль о горячем ужине в чистой таверне. Таул дошел до конца переулка и повернул на улицу. Прежде чем исчезнуть из виду, он провел рукой по волосам. Простой жест — Хват сто раз видел, как Таул это делает. Как хорошо, оказывается, Хват изучил рыцаря! Таул — его единственный друг, и оба они забрели далеко от дома. Ужин стал казаться Хвату не столь уж важным.

Он поспешил вдогонку за Таулом. Напрасно он так, прямо в лоб, напомнил рыцарю о цели его странствий и сообщил, что подруга его надувает. Если Хват хочет, чтобы Таул стал прежним, надо действовать потоньше. Рыцарь, как видно, хочет забыть свое прошлое, забыть мудреца, забыть о цели своих поисков и даже себя самого забыть. Так вот, Хват позаботится о том, чтобы он ничего не забыл. Мальчик был уверен в одном: рыцарь жил только ради своей цели — и то, что он теперь от нее отказался, казалось Хвату настоящей трагедией.

Однако в эту ночь лучше будет, пожалуй, просто последить за рыцарем. Хват дождется случая и еще вернет себе расположение Таула.

Выйдя на улицу, Хват купил пирожок у лоточника (обойтись без горячего — одно дело, а разгуливать с пустым желудком — совсем другое) и пустился обратно к «Причуде герцога».

VII

— Только одним способом, Боджер, можно узнать, девственна женщина или нет.

— И прямые волосы тут ни при чем, Грифт?

— Полно старушечьи байки повторять.

— Если уж речь идет о байках, то ты, когда надел эти свои тугие штаны, и впрямь стал смахивать на старуху.

— Я ношу их с чисто лечебной целью, Боджер. У меня такие чувствительные органы, что при первом же порыве ветра они обмирают, и вернуть их потом к жизни не так-то легко.

— Это неудивительно для столь горячих органов, Грифт.

— Так хочешь ты услышать от меня умную вещь или нет? Другие бы немалые деньги отдали, лишь бы узнать то, что я сообщаю тебе даром.

— Ну давай говори. Как узнать, девственница перед тобой или нет?

— Надо запереть ее вместе с барсуком, Боджер.

— С барсуком?

— Да, Боджер, с барсуком. — Грифт развалился в седле со всевозможным удобством, доступным едущему на муле человеку. — Берешь барсука и запираешь в одной комнате с девушкой, которую хочешь испытать. Оставляешь их вдвоем на пару часов, а потом приходишь и смотришь, как у них там дела.

— А на что смотреть-то, Грифт?

— Если барсук спит в углу, Боджер, то твоя девица уж точно побывала на сеновале. А вот если он лежит у нее на коленях, можешь не сомневаться: она девственница.

— А ежели барсук укусит девушку, Грифт?

— Тогда она подхватит оспу и всем станет наплевать, девственница она или нет.

Боджер кивнул с умным видом, признавая правоту Грифта. Приятели ехали в хвосте колонны, которая спускалась с горы по широкой, но крутой дороге. Воздух был тих и чист — ни ветра, ни птичьих голосов.

— Вчера ты был на волосок, Боджер.

— Мне повезло, что меня откопали, Грифт.

— Везение тут ни при чем, Боджер. Лорд Баралис сам распоряжается своей удачей. — У Грифта язык чесался выспросить у Боджера, что же, собственно, произошло на месте схода лавины, но он благоразумно помалкивал. Ни один из тех, кого откопали из-под снега, не желал говорить об этом. Да никто во всем отряде и не заговаривал с ними на этот предмет. Все делали вид, будто ничего не случилось. Добравшись до Брена, люди и думать об этом забудут. Между тем в катастрофе погибли шесть человек. Услышав позади шум, Грифт обернулся.