— Не изволил ли король высказаться относительно того, кому из нас отдать первенство? — Если Кайлок ничего об этом не сказал, подумал Мейбор, то все должно остаться как есть и звание верховного посла должен сохранить он, Мейбор.

— Король Кайлок выразил желание, чтобы вы полюбовно уладили это между собой. Он верит, что вы придете к разумному соглашению.

Этот ответ не слишком удовлетворил Мейбора — и Баралиса, вероятно, тоже. Но Мейбор не утратил своей уверенности — как-никак это он был послом короля. Выпив вина, он развалился среди шелковых подушек. Очередной вопрос Баралиса его удивил.

— Что прежде всего предпринял Кайлок, став королем?

— То, что и подобало ему, ваша милость. Он совершил бдение в главном зале, молясь, чтобы Бог наставил его на путь истинный.

— Я спрашиваю вас не о церемониях, подобающих в данном случае. Издал он какой-нибудь указ? Отдал какие-то распоряжения? Казнил кого-нибудь? — В голосе Баралиса улавливалось некоторое беспокойство.

— Меня послали в путь через два дня после кончины короля, — с легким укором ответил гонец. — Кайлок ничего еще не успел предпринять — он скорбел о своем почившем отце.

— Ну а война? — настаивал Баралис.

— Да, кажется, король в самом деле выразил желание, чтобы война наконец была выиграна.

Баралис, выжав из гонца то, что хотел знать, ушел в свои мысли. Мейбор не мог понять, что такого усмотрел советник в последнем известии. Разве не естественно для Кайлока заявить, что он намерен одержать победу над Халькусом? Если бы он, Мейбор, стал все-таки королевским тестем, он побуждал бы нового короля именно к скорейшему окончанию войны. Давно пора раз и навсегда загнать хальков в их грязные берлоги. Сколько яблок из-за них пропало зря!

— Позвольте мне покинуть вас, господа, — сказал гонец. — Я проделал долгий путь и очень устал.

Мейбор кивнул в знак согласия, и гонец с поклоном удалился.

Баралис встал, поправляя одежды своими скрюченными руками.

— Доброго вам дня, лорд Мейбор, — с вынужденной учтивостью молвил он. Направившись к выходу, он сунул в руку Мейбору какой-то гладкий холодный предмет. — Мне кажется, вы обронили вот это.

Он вышел, и Мейбор, разжав кулак, узнал золотую монету — ту самую, которую час назад дал эконому.

Тавалиск ел кровяной пудинг. Это блюдо, будучи крестьянским, стояло в самом конце списка его излюбленных кушаний, но порой архиепископу все же требовалось вспомнить свое детство. Слуги, разумеется, не знали, что им движет. Он говорил им, что иногда ест кровяной пудинг и рубец из сострадания к крестьянам, которые принуждены питаться этим всю жизнь. Он позаботился о том, чтобы эти его слова стали хорошо известны, и тем самым обернул себе на пользу приверженность к блюдам своей бедной юности. Народ восхищался тем, что архиепископ ест то же, что и он, и это еще более укрепляло репутацию Тавалиска как свойского человека — а в Рорне всем заправлял народ.

Тавалиск отрезал себе ломоть, любуясь его густой чернотой. Кровь, обычно выпущенная из только что зарезанного барашка, помешивается на огне, пока не свернется и не почернеет. Тогда в нее добавляются кусочки жира, приправы, все это выливается в форму и варится в кипятке. Правильно приготовленный пудинг плотен, зернист и наводит на мысли о смерти.

Тавалиск выплюнул шпик — ему нужна была только кровь. Архиепископу следовало бы почитать себя счастливым: старого дурака Бевлина, всюду совавшего свой нос, наконец-то убрали с этого света. Много лет мудрец был бельмом на глазу у Тавалиска. Но Тавалиск не испытывал счастья — грядущее тревожило его: Бевлина нет, бренские события близятся к исходу, а вальдисские рыцари — что заноза в боку. Каша, которая заваривалась долгие месяцы и даже годы, похоже, вот-вот вскипит.

Мысли Тавалиска все упорнее устремлялись на север, к Брену. Грядущая драма будет разыграна там, в самом страшном из всех городов. И если верить Мароду, ведущую роль в этих событиях сыграет он, Тавалиск. Архиепископ улыбнулся краем рта. А если Марод ошибся, тем хуже — он все равно выступит в главной роли.

В дверь постучали, и вошел Гамил с кошкой Тавалиска на руках — его лицо украшала глубокая, еще кровоточащая царапина.

— Я нашел ее наконец, ваше преосвященство.

— Что так долго? Уж несколько часов, как тебя нет.

— Кошка спряталась в навозной куче на дальнем конце сада и никак не хотела вылезать, ваше преосвященство.

Тавалиск приманил кошку кусочком пудинга.

— Право же, Гамил, нехорошо с твоей стороны капать кровью на мой лучший шелковый ковер.

Гамил поспешно промокнул кровь краем одежды.

— Виноват, ваше преосвященство.

— Ничего. Ну, какие сегодня новости?

— Наши шпионы проследили рыцаря до Брена — и говорят, будто он сам на себя не похож.

— На кого же в таком случае он похож? — Снова Брен: одно это слово вызывало у архиепископа ускоренное сердцебиение. Он неохотно отставил блюдо с пудингом: лекарь сказал ему, что он стал излишне грузен и должен соблюдать умеренность в еде. Вместо еды лекарь посоветовал слушать музыку. Музыку, подумать только!

— Он ведет себя как последний негодяй, ваше преосвященство. Спит с женщинами, пьет, задирается и причинил немало хлопот.

— Что ж, он, как видно, решил повеселиться для разнообразия. По мне, ему давно уже следовало бы отпустить вожжи. Он был слишком благороден в ущерб себе самому. — Тавалиск поднес к свету пухлую руку — фарфорово-бледная плоть заколыхалась, как студень. — Как ты находишь, Гамил, я очень толст?

— О нет, ваше преосвященство. Просто у вас... — Гамил замялся в поисках нужного слова, — чрезвычайно монументальная фигура.

— Монументальная, — смакуя звучание, повторил Тавалиск. — Думается, ты прав, Гамил. Совсем я не толстый, а именно монументальный. — Он одарил секретаря улыбкой. — Однако к делу. Что там еще у тебя?

— Да почти ничего, ваше преосвященство. Мальчик по-прежнему следует за рыцарем, и мы по-прежнему не знаем, зачем Ларн подстроил убийство Бевлина.

— Право же, Гамил, порой мне кажется, что ума в тебе не больше, чем в этом вот пудинге. Мне ясно как день, зачем Ларн убрал Бевлина. Бевлин многие годы пытался положить конец тому, что творится у них на острове. Старый дурак жить не мог без того, чтобы не читать мораль другим. Ну, подумаешь, привязывают они своих оракулов к камню. Зато их исправно кормят, как я слышал.

— Ваше преосвященство известны своим человеколюбием.

— Да, Гамил, это бремя, которое я должен нести. — Тавалиск отшвырнул кошку. Если он не ест больше пудинга, то и ей незачем. — Что слышно о рыцарях?

— Говорят, Тирен рвет и мечет по поводу изгнания его собратьев по ордену. Возможно, он отнесся к этому не столь мирно, как думали мы.

— Мы? Мы, Гамил, ничего не думали. Это я думал, что они воспримут изгнание как перчатку, брошенную им в лицо, — и похоже, так оно и вышло. Они принимают мой вызов.

— Это может привести к войне, ваше преосвященство.

— Возможно. Подождем и посмотрим, как поведет себя Север. Боюсь, впрочем, — улыбнулся архиепископ, — что все это предопределено заранее.

— Что навело ваше преосвященство на эту мысль?

Тавалиск в раздумье посмотрел на Гамила, протянув руку к лежащей на столе книге. Последнее время он всегда держал Марода под рукой. Но Гамил чересчур жадно ждал ответа, и архиепископ только повел плечами.

— Да так, чутье. Не забывай, Гамил, что я архиепископ, и посему меня порой посещает божественное прозрение. — Он еще не созрел для того, чтобы поделиться своим открытием с другими. — Наблюдай неусыпно за Вальдисом и Бреном.

— Разумеется, ваше преосвященство. Позвольте откланяться, если это все.

— Маленький совет на прощание, Гамил. Займись этой царапиной. С таким лицом, как у тебя, незачем уродовать себя лишний раз.

Дверь открылась, и в Мелли чем-то бросили. На миг она испугалась, подумав, что это нож или дубинка, — но предмет, пролетевший мимо, оказался краюхой хлеба. Ее тюремщики проявляли большую щедрость — Мелли кормили уже третий раз за день. Она начинала чувствовать себя гусыней, которую откармливают к празднику. Скоро, глядишь, ей станут подавать пахту и свиной жир, чтобы кожа лоснилась.