Мысли переходили от детства к годам его рыцарства, от странствий к недавней присяге, от прошлого к настоящему. Многое Таул обходил. Некоторые вещи были еще слишком болезненны, чтобы думать о них, а иные останутся такими навсегда.

Он немного примирился с собой, пока ехал вот так под дождем. Он ехал в Брен, связанный своей присягой. Верность была у него в крови — ему всегда требовалось что-то или кто-то, чему он мог посвятить свою жизнь. С тех самых пор как мать заставила его поклясться, что он не оставит сестер, он жил, чтобы служить другим. Для этого он родился.

Теперь, порвав с орденом, он посвятил свою жизнь герцогу. Странствия ни к чему не привели, и он смирился с этим. Куда лучше оставить свою неудачу позади, чем переживать ее заново каждой ночью в ямах.

Единственным, что тянуло его назад, было письмо. Оно отравляло сны и омрачало его дни. Никогда он теперь не узнает, что хотел сказать ему Бевлин. Слова мудреца пропали навеки, они гниют где-то у обочины вместе с отбросами и грязью. Таул всем сердцем жалел о том, что не мог взять тогда письмо у Мотылька и Заморыша. Если бы они нашли его раньше, до того как он принес присягу герцогу, все было бы по-другому.

За преданность надо платить, она всегда закрывает больше дверей, чем открывает. Дело, на которое послал его мудрец, — одна из таких закрытых дверей. Таул слишком хорошо себя знал: если бы он взял тогда письмо у Мотылька и Заморыша и прочел его там, в темном переулке, где пахло бойней и шмыгали крысы, он никогда не вернулся бы во дворец. О чем бы ни говорилось в письме, что бы оно ни сулило и ни объясняло, каких бы услуг от него ни требовало — оно связало бы его по рукам и ногам. Если бы он узнал содержание письма, весь город Брен не удержал бы его.

И это значило бы, что он нарушил две клятвы вместо одной.

Между тем здесь он нужен. Обитаемые Земли на глазах превращаются в бурлящий водоворот. Силы, соперничающие друг с другом, образуют сильное течение и увлекают за собой более слабых. В лучшем случае этот поток сулит перераспределение власти на Севере, в худшем — разрушительную войну. Ясно одно: Брен находится в самом центре водоворота.

И Мелли, гордой, прекрасной, скрывающей какую-то тайну, грозит невыдуманная опасность — особенно когда о помолвке будет объявлено публично. Найдутся такие, кто будет желать ее смерти. Катерина, герцогская дочь, — одна из них; Баралис, советник Кайлока, — другой. Не говоря уж обо всех вельможах двора: связанные вместе веками мелкого соперничества, они не потерпят, что герцог женится на чужестранке, а не на одной из бренских дам.

С самой Мелли тоже не все просто. Она не та, за кого себя выдает. Судя по выговору, она родом из Королевств, а ее манеры обличают благородное происхождение. Таулу не верилось, что она — незаконная дочь какого-то мелкого лорда. Слишком просто она относится к тому, что живет во дворце, слишком привыкла к роскоши и повиновению слуг, чтобы быть наивной сельской дворяночкой.

Впрочем, если она и лжет, его это не касается. Он обязан ее защищать, вот и все. Он отвечает за нее, и ее безопасность для него теперь самое главное в жизни. Больше недели он сторожит ее днем и ночью, боясь даже на миг отойти от ее двери, — вдруг за это время с ней что-либо случится. Нет, она не умрет без него, как умерли его сестры. Он не повторит своей ошибки — сейчас ему представился единственный случай это доказать. Забота о Мелли не искупит смерти сестер, но, быть может — о, если бы так! — сделает эту смерть ненапрасной. Прошлое изменить нельзя, но у него можно учиться. И это, как давно уже понял Таул, лучшее, на что он может надеяться.

Дверь открылась, и вошел герцог — Таул в это время держал Мелли за руку, другой рукой обнимая ее за талию. Она отстранилась.

— Довольно науки на сегодня, Таул, — капризно-скучающе произнесла она. И добавила, обращаясь к герцогу: — Женщина может упражняться в нанесении и отражении ударов лишь до тех пор, пока не проголодается.

Таул не мог не восхититься ее находчивостью. Двусмысленную ситуацию она обратила в совершенно невинную. Урок фехтования доставлял удовольствие им обоим, и оба, сами того не сознавая, старались оказаться поближе друг к другу, так что между ними оставался промежуток не больше пальца. Таул выругал себя за глупость. Нельзя было ставить Мелли в положение, которое могло бы бросить тень на ее честь. Его как рыцаря учили защищать репутацию дамы любой ценой.

Но ее слова и тон, видимо, удовлетворили герцога. Успокоенный, он подошел к Мелли и поцеловал ее в щеку.

— Итак, Меллиандра, вы учитесь защищать себя?

— Таул настоял на этом. Он говорит — что толку от ножа, если я не умею владеть им.

Герцог кивнул:

— Ты прав, мой друг. Я рад, что тебе пришло в голову обучить ее этому. — Он говорил с искренней благодарностью. — Если Меллиандра вдруг окажется одна, без нас с тобой, мне будет легче от сознания, что она по крайней мере не сдастся без боя.

Таул хотел сказать, что он всегда будет рядом с Мелли, но счел за благо придержать язык. Он только поклонился и сказал:

— Из вашей будущей жены выйдет отменная фехтовальщица. А теперь, если позволите, я покину вас.

— Останься еще ненадолго, Таул, — остановил его герцог. — Я только что получил письмо, которое, возможно, и тебе будет интересно. — Он достал из камзола отсыревший, сильно измятый свиток. Чернила на пергаменте расплылись. — Прочти и скажи мне, что ты об этом думаешь.

Таул взял письмо. Еще мокрое по краям, оно грозило расползтись у него в руках. Адресовано оно было Тирену, и в нем пункт за пунктом излагался предполагаемый договор между Вальдисом и Четырьмя Королевствами. В обмен на согласие сражаться против Халькуса ордену предоставлялись исключительные права на пользование торговыми путями северо-запада и доля в военной добыче. Таул вернул письмо герцогу.

— Вы уверены, что оно подлинное?

— Этого я не знаю. — Герцог отдал письмо Мелли. — Нынче утром его принес орел. Догадываюсь, что прислал его архиепископ Рорнский. Повсюду в Обитаемых Землях у него есть люди — в основном духовного звания, — которые служат ему шпионами и осведомителями. Он долгом своим почитает узнавать обо всем раньше других.

Таул, не питавший любви к архиепископу Рорнскому, сменил тему разговора:

— У вас выставлена охрана на перевалах?

— Да. Потому-то я и беспокоюсь. Вот уже десять дней я получаю донесения о передвижениях рыцарей.

— Они направляются на запад?

Герцог кивнул.

— В полном вооружении, на закованных в доспехи конях.

— Тогда письмо, возможно, и вправду подлинное. — Таулу захотелось выпить. Каждый раз, стоит ему навести маломальский порядок в своей жизни, непременно случается что-то и разрушает все построенное им. Он немало наслушался сплетен о гнусностях, творимых Тиреном, но никогда не мог поверить этому до конца. Вплоть до этого часа. Письмо доказывает, что Тирен использует Вальдис в своих личных целях. Он превратил рыцарей в наемников.

Таул испытал чувство глубокой потери. Орден много лет заменял ему все: он был его семьей, его религией, его жизнью. Таулу было горько слышать о его упадке. Он всегда верил в орден — верил и сейчас. Если бы он мог, он бы вернулся туда — но поздно. Вальдис — это еще одна закрытая дверь.

— Что тебе известно о Тирене? — Герцог прошел к столику у стены и разлил вино в три бокала, но не поровну. Самый полный он протянул Меллиандре, а тот, где вина было меньше всего, оставил себе. Таул пригубил вино, хотя предпочел бы эль.

— Тирен был первым человеком, которого я узнал в Вальдисе. Он и привел меня туда, еще не будучи главой ордена. Я всегда считал его своим другом.

— А теперь?

— И теперь считаю. — Старые привязанности не умирают — Таул по-прежнему не мог заставить себя сказать хоть слово против Тирена.

Герцог, вперив в Таула тяжелый, оценивающий взгляд, сказал:

— Он и мой друг тоже.

— Я слышал, рыцари принимали участие в ваших юго-восточных кампаниях.