что, видимо, весь рост его ушел

в причинное, как говорится, место.

Васек-то и сидел за изнасилованье

(узнав о том, впал Скорин в вящий страх!),

но где б шальные судьбы ни носили его,

всегда, как спец, ходил он в поварах!

Лицом Васек похож был на кота,

и были масляны его уста

и хитрые прищуренные глазки.

Он был упитан (стало быть, игрив),

сластолюбив (тире - женолюбив)

и постоянно жаждал женской ласки.

Последнею победою Васька

была дочурка нашего стрелка.

Невинность на лагпункте? Разве просто

ему стерпеть нелепый факт такой?

Четырнадцатилетний переросток,

устроенный по блату медсестрой,

она (о, Муза, мы с тобой не часто

душой кривили: полно, не молчи!)

страдала недержанием мочи,

была коса, глупа, но так сисяста!

Он, дочке вохровца любовь даря

или меняя сало на махорку,

и к месту, и не к месту повторял

свою излюбленную поговорку:

"Всяку тварь

на хуйпяль!

Бог увидит, пожалеет

и хорошую пошлет!"

Вот, видимо, такую-то хорошую

подругу дней суровых смуглокожую

Васек приобрести и захотел

(он в Аське, может, божий перст узрел!).

Придуркам двум не столковаться, что ли?

Обычный лагерный обмен, не боле:

ты - мне, а я - тебе, без ссор, без склок...

В двух направленьях действовал Васек:

зачем с лепилой ссориться бесцельно?

Будь дипломатом, но и целься в лоб!

И Васька к Аське, как бы параллельно

переговорам, вел прямой подкоп.

Он знал, Васек, как влезть цыганке в душу:

прием, что без осечки бьет в упор!

Недавно Скорин невзначай подслушал

их тайный подзаборный разговор.

Торговля? Не-ет: волненья и сомненья...

Ее взволнованное: "Блинчики? Когда ж?"

И Васькино, без всякого волненья,

спокойное, конкретное: "Как дашь."

Кто-кто, а сей циничный индивид

знал: коли голод не изжит покуда,

путь к сердцу женскому всегда лежит

через соседствующий с ним желудок.

Любовь, конечно, сила - елки-палки!

и кто в нее не верит, тот не прав:

ведь даже вот коблы и ковырялки

и те друг друга режут, взревновав!

Не сахар, ясно, расставаться с милой,

но горький опыт всех нас убедил:

из тех двух сил, что властно правят миром,

любовь плетется все же позади...

Васек, себя ужасно уважая,

считал, что действует, как джентльмен:

ведь он не просто Аську отнимает

он одаряет сытостью взамен!

Трави ему баланду про невест

и про любовь по дотюремной норме,

а этот Васька слушает да ест,

и всех своих подруг от пуза кормит!

Он Скорину мозги давно бы вправил,

не стал вести с ним праздный разговор,

пронюхай он, что, как последний фраер,

не тронул Скорин Аську до сих пор!

Ему и в голову не приходило,

что нашлепила был такой мудила!

Мудила, фраер иль совсем дурак

но это было так! Ох, было так!

Увы, интеллигентская натура

его лишала пламенных утех:

не мог, как пес, он бешеным аллюром

совокупляться на глазах у всех...

В барак к ней пробираться тише мыши...

Расталкивая женщин остальных,

ее наебывать, всей кожей слыша,

как с верхних нар клопы летят на них,

и трепетать: вот-вот нагрянет вохра,

с позором стянет с Аськи - и в кандей!

Не вечно ж бдит, не вечно смотрит в окна

наш Полтора Ивана, хитрый змей!

Когда ж остались только две бабенки

на всю ораву лютых мужиков,

не скрыли б их любые похоронки

от чуткой бдительности наглых псов.

Охране стало чем-то вроде спорта

вылавливать их. Спросите, зачем?

А надо ж разрешить им давний спор-то:

с кем подживает Зайчик? Аська - с кем?

К тому ж, застукав в роковую ночь,

любой цыганку трахнуть был непрочь...

И от штрафной не упасет ничто,

и вообще не надо профанаций...

Ах, это все не то, не то, не то!

Зачем перед собою притворяться?

Пред ним однажды верный шанс возник...

Все разом изменилось бы в тот миг!

В кабинку, где порой за спирт бои

велись с блатными (каждый бой - упорен!),

где калики-моргалики свои

раскладывал для доходяжек Скорин,

похныкав где-то там, еще за стенкой,

явилась санитарка пациенткой.

При явной инфантильности цыганки,

бог ведает откуда взявшись, к ней

все приставали разные ветрянки,

крапивницы, болячки всех мастей.

Премудрый врач, здоровье обеспечь,

протри, чтоб зуда как и не бывало!

Торжественно она спустила с плеч

рубашку, что к ногам ее упала.

Был "кабинет санчасти" отделен

от лазарета только одеялом,

но это было все ж таки немало

для тех, кто пылкостью вооружен,

решительностью и железной хваткой

и действует умело и с оглядкой.

Но, растирая уксусным раствором

все эти ведьминские чудеса,

их платонически ласкал он взором,

как будто мраморна сия краса.

И ни на миг не ощутил желанья

телесно-мертвый зритель тех грудей:

тюремное калечит воздержанье

и психику уродует людей...

Он наверстает все - вдвойне, втройне

не посрамит своей мужицкой чести,

лишь только б по-людски, наедине

хоть ночь одну бы провести с ней вместе!

Емуо н анужна, она одна!

Лишь сн е й- с такой испорченной и милой,

все то, что дремлет, вспыхнет с новой силой,

вулканом лаву выбросив со дна!

Тут в монолог его привычно влез

со "стансов" тех надыбавший слабинку

(ему разоблачать нас не в новинку!),

двойняшка-скептик, фаустовский бес:

- "Ах вот как ты заговорил, дружок?

Уже готов равняться ты с вулканом?

Не потому ли, что заметно впрок

тебе пошел твой блат с Васьком-смутьяном?

Вкусив того аванса, ты ж, злодей,

привык торчать у кухонных дверей,

как бы притягиваемый магнитом,

толкаем в спину волчьим аппетитом.

Нет, ты не "соглашался", ты - молчок,

ты втихаря... Но ты припомни, олух,

как понимающе взглянул Васек

в твои глаза, опущенные долу!

Канючишь, сам с собою лицемеря:

а вдруг, мол, как-то избежим потери?

Развел тут нюни: "Ах, мне жизнь не впрок...

Ах, чаинька моя... Ах, Ася, Ася..."

Да будто бы без твоего согласья

не обошелся шебутной Васек!