- Ну что ж, как хочешь... Есть масса других способов снимать чары. Выучу одно стихотворение нашего придворного поэта Сахарине и прочту его задом-наперед в новолуние... Что-нибудь в этом роде... Прекрасно обойдусь и без тебя. Оставайся со своим желанием.
Он медленно вышел из библиотеки. Хвост, который сейчас более обычного напоминал шнурок от звонка, торжественно тащился за ним следом. Кисточка, за которую обычно тянут звонок, задержалась в дверях, потом она дернулась и исчезла, а Виггз осталась одна.
- Не отдам своего желания! - крикнула Виггз вслед принцу. - Я пожелаю прямо сейчас, а то вдруг передумаю. - Она подняла кольцо. - Я хочу, чтобы... И тут она замолчала. - Бедный принц Удо, он такой несчастный... Интересно, так ли уж хорошо хотеть танцевать, когда кому-то очень плохо? - Она немного поразмышляла и приняла великое решение.
- Да, - твердо сказала она. - Я его расколдую!
Она снова подняла кольцо.
- Я хочу, - начала она, - чтобы принц Удо...
Я знаю, что вы хотите сказать. Глупо было с ее стороны загадывать хорошее желание, потому что накануне она вела себя просто отвратительно. Как можно было думать...
Она и не думала - она вовремя вспомнила.
- Вот досада! - сказала Виггз, стоя посреди библиотеки с поднятыми вверх руками. - Сначала же надо целый день быть хорошей!
Итак, следующий день стал великим днем Виггз. Легенды о нем передавались в Евралии из поколения в поколение. Он попал во все календари - двенадцатое июля - отмеченный красной звездочкой. Роджер посвятил ему целую главу своего труда. Собирались даже объявить этот день государственным праздником, да потом почему-то раздумали. Все мамы в Евралии, ругая непослушных детей, говорили: "Почему ты не можешь вести себя, как Виггз!", а дети говорили друг другу, что никакой Виггз вовсе и не было и что это все нарочно выдумали взрослые. Однако положитесь на мои слова - это правда!
Виггз начала с того, что встала в пять утра и очень тщательно привела себя в порядок (не забыв аккуратно выжать губку, что очень важно), потом заправила постель и прибрала комнату. Сначала ей пришла в голову мысль разбудить всех взрослых во дворце, чтобы они тоже могли порадоваться прекрасному утру, но после недолгого размышления она решила, что это необязательно. Поэтому, вытерев пыль в Тронном Зале и проделав несколько несложных гимнастических упражнений, она вышла на улицу и занялась домашними животными.
За завтраком она съела три порции чего-то очень питательного (о чем графиня говорила, что от него хорошо растут) и только одну порцию джема. Она все время сидела прямо и ни разу не отпила из чашки, не проглотив того, что было во рту. А это тоже очень важно! После завтрака Виггз высыпала крошки на газон для малиновок и принялась за работу.
Сначала она вытирала пыль, потом мела, мела и мела, потом шила, шила и шила. Когда кто-нибудь старший входил в комнату, она вставала, делала реверанс и стояла, заложив руки за спину, ожидая, пока с ней не заговорят. Когда кто-то вдруг вспоминал: "Интересно, куда девались мои очки?", она вскакивала и говорила: "Позвольте, я принесу...", даже если надо было бежать наверх.
После обеда она собрала корзину провизии и стала обходить бедных женщин. Некоторым она пела или читала вслух, а когда в одном доме ее попросили станцевать, она нашла в себе достаточно мужества, чтобы с улыбкой ответить: "Боюсь, я не умею танцевать". Мне кажется, это был самый настоящий подвиг, и, будь я феей, я простил бы ей остаток дня.
Вернувшись во дворец, она выпила два стакана горячего молока с пенками, потом прополола газон в саду графини, а когда случайно наступила на цветочную клумбу, то оставила след, вместо того чтобы быстренько разровнять землю и сделать вид, что и близко к тому месту не подходила, как сделал бы всякий на ее месте.
И в половине седьмого она поцеловала всех (включая Удо), пожелав им доброй ночи, и отправилась спать.
Так окончилось двенадцатое июля, возможно, самый знаменательный день в истории Евралии.
Удо и Гиацинта мирно провели великий день в библиотеке. Джентльмен до самых кончиков шерсти, Удо не рассказал принцессе о том, что Виггз отказалась ему помочь. Кроме того, в нем взыграла мужская гордость. Превратиться в помесь трех зверей по желанию тридцатилетней женщины и превратиться опять в принца по желанию десятилетней девочки - это, по-видимому, как раз и означает "стать игрушкой в руках прекрасного пола". Пора было самому о себе позаботиться.
- Как же начинался этот отрывок у Сахарино? Минутку... Кровь за что-то, что-то, что-то. Он кто-то, кто-то, кто-то. Что-то в этом роде. Я помню, там была кровь.
- Я уверена, что вы вот-вот вспомните, - сказала Гиацинта. - Похоже, это как раз то, что нужно.
- О, сейчас вспомню. Некоторые слова куда-то подевались... Кровь... ээ... кровь... Это насчет крови для кого-то. Вы не можете не знать.
- Я точно знаю, что где-то это слышала. - Принцесса, наморщив лоб, изо всех сил пыталась хоть что-нибудь припомнить. - Да, это о том, что... ээ...
- Да, это оно, - сказал Удо.
Они оба уставились в потолок и стали шевелить губами, склонив голову набок.
Но настал новый день, а они так ничего и не вспомнили.
Наскоро перекусив, они вернулись в библиотеку.
- Мне кажется, лучше всего написать Лионелю и попросить его.
- Я думала, его зовут Сахарино.
- О нет, это не поэт. Просто мой друг. Но в поэзии он разбирается неплохо. Все дело в том, что письмо слишком долго идет.
При слове "письмо" Гиацинта вздрогнула.
- Принц, я никогда себе не прощу! Я только что вспомнила - отец прислал мне в письме маленькое стихотворение. Он его сам сочинил. Отец говорит, что оно как раз очень хорошо снимает...
- Что "снимает"?
- Ну, заклятия и тому подобное...
Удо немного рассердило "и тому подобное", как будто превращение его обратно в принца ничем не отличается от, скажем, удаления ржавчины со шлема.
Гиацинта продекламировала:
Бо, бо, бил, бол.
Во, во, вил, вол.
- Это звучит так, что кажется действительно может снять что угодно, сказала она с улыбкой.
Удо выпрямился.
- Сейчас попробую. Надо ли при этом что-нибудь делать?