– Прошло семь недель, Жан-Марк. Он согласно кивнул.
– Слишком долго. У меня было много времени, чтобы подумать. – Жан-Марк сел на кровать, стащил левый сапог и взялся за правый. – О тебе, Жюльетта.
Жюльетта прикусила губу. Боже милостивый, как он красив! Заливший комнату солнечный свет высвечивал каждую черточку его лица, мускулистую лепку его груди и плеч.
– Ты не хочешь спросить, о чем я думал? – Жан-Марк отбросил второй сапог, снова встал и быстро принялся раздеваться дальше.
– А мы не можем поговорить об этом потом?
Жан-Марк уже стоял обнаженный, и, глядя на него, Жюльетта ощутила, как все ее тело занимается жаром.
Он стоял посреди комнаты, слегка расставив ноги, с тугими стройными ягодицами, откровенно возбужденный, каждый мускул его тела был напряжен.
Воздух в комнате сгущался и тяжелел, вибрировал от их возбуждения. Жюльетта приподнялась.
– Нет. – Жан-Марк подошел и мягко усадил ее на стул. Опустившись на колени рядом со стулом, он взял девушку за руки и крепко сжал их. – Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал?
Он стоял перед ней на коленях, прекрасный, обнаженный бог, спустившийся с Олимпа, чтобы соблазнить смертную.
Взгляд Жан-Марка был прикован к лицу девушки.
– Я хочу что-то дать тебе. Я всегда только брал. А теперь хочу, чтобы брала ты. – Его пальцы крепче сжали руки Жюльетты. – Воспользуйся же мной, Жюльетта.
Потрясенная, Жюльетта могла только смотреть на него.
Жан-Марк поднял ее руку и прижал к своей обнаженной груди. Она почувствовала под ладонью курчавые волосы, услышала бешеные удары его сердца.
– Я хочу тебя, – выдохнул Жан-Марк. – Я еще никогда так тебя не хотел. Мне важно, чтобы ты знала это.
– Тогда, ради всего святого, возьми меня, – возбужденно предложила Жюльетта.
Жан-Марк покачал головой, и его губы тронула еле заметная улыбка.
– Скажи мне, чего ты хочешь. Хочешь, чтобы я раздел тебя?
Жюльетта судорожно кивнула.
– Это было бы замечательное начало.
Жан-Марк встал и поднял ее на ноги, ловко расстегивая застежки платья на ее шее. Жюльетта ахнула, когда его пальцы коснулись кожи. Она вскинула глаза на Жан-Марка, и от того, что она увидела, ее сердце заколотилось еще сильнее.
От напряжения золотисто-оливковая кожа на его скулах натянулась, а темные глаза сверкали, удерживая ее взгляд.
– Помнишь тот первый день в каюте на «Удаче»?
– Конечно, помню.
Платье скользнуло к ногам девушки зеленой шелковой пеленой.
Жан-Марк медленно опустил голову, и его губы с величайшей нежностью прижались к ее плечу.
– Прошу вас, Жюльетта.
Жюльетта вздрогнула, когда его руки стали развязывать ее нижние юбки. Он пытался что-то сказать, но лихорадочное желание мешало ей слышать.
Нижние юбки упали на пол, и руки Жан-Марка метнулись вверх к ее грудям и стали ласкать их сквозь тонкую ткань рубашки, то сжимая, то отпуская. У Жюльетты вырвался низкий горловой звук, и она закрыла глаза, отдаваясь накатывавшимся волнам ощущений.
– Я вспомнил, как ты выглядела, лежа на корабельной койке, как храбро ты держалась на площади Революции. И я видел перед собой независимую девочку в гостинице в Версале. Я думал о чувстве, владеющем тобой, когда ты пишешь картины. Окутанная лунным и солнечным светом… – Наконец последние одежды девушки упали на пол, и Жан-Марк прошептал:
– Опьяненная радугой…
– Разве я это говорила? Боже милостивый, это было больше пяти лет назад в гостинице! Удивляюсь, как ты это помнишь.
– Я, наверное, помню каждое слово, когда-либо сказанное мне тобой. – Пальцы Жан-Марка скользнули вниз, лаская темные колечки ее притягивающего лона. – И я решил, что ревную к твоей живописи. Я хочу быть тем, кто показывает тебе радугу.
– Не понимаю.
Жан-Марк подхватил ее на руки и понес к постели.
– Я говорю о наслаждении. О таком остром, что оно граничит с болью, как то, что ты испытываешь, когда пишешь. – Он уложил Жюльетту на черное бархатное покрывало, затем лег сверху и мягко развел ее ноги. Затем вошел в нее медленно, осторожно, пока не заполнил ее горячее естество целиком. Пальцы Жюльетты вцепились в бархатное покрывало. Медлительность и мягкость ритма вызывали такую волну чувственности, что Жюльетте было непереносимо сладостно. – О твоем наслаждении, Жюльетта.
Жан-Марк ощущал каждую клеточку ее тела, его пальцы, казалось, обвили ее всю, забираясь в самые интимные места, доводя ее и удерживая на таких вершинах наслаждения, каких они ни разу не достигали за все месяцы, проведенные вместе. Раз за разом лихорадочное сладострастие заставляло ее вжиматься в его тело и отклоняться в том же ритме.
И ни разу за все это время он не позволил себе завершения, не довел себя до кульминации страсти.
День сменился вечером.
– Жан-Марк… – простонала Жюльетта сквозь туман наслаждения, крепко прижимая Жан-Марка к себе и удерживая его внутри своего тела. – Почему?..
Его теплая улыбка обволакивала Жюльетту.
– Я уже как-то говорил тебе, что, играя в эту игру уже долгие годы, я научился контролировать свои ощущения. – Он наклонился и поцеловал ее долгим поцелуем. – И не вижу причин, почему бы не воспользоваться этим умением, чтобы доставить тебе наслаждение.
И тут наконец Жюльетта поняла. Его добровольное самоограничение было извинением за все его прошлые попытки подавить и подчинить ее себе. Слезы жгли ей глаза. Жан-Марк, должно быть, действительно неравнодушен к ней, если смог оставить свое проклятое поле битвы и так много отдать ей.
– Ты насладилась? – прошептал Жан-Марк. Жюльетта выдохнула:
– Радуга…
– Тогда… – Его голос был едва слышен. – Прошу тебя, могу ли я сам получить наслаждение?
Пальцы Жюльетты судорожно сжали его плечи.
– Пожалуйста, Жан-Марк.
Он стал длинно, глубоко и с силой двигаться в ней, лицо его было искажено, словно от боли. Прошедшие часы, когда он сдерживал себя, наверное, были для него невероятно трудными.
Жан-Марк напрягся, вены на его шее вздулись, и все тело стало сотрясаться в судорожных конвульсиях освобождения.
Он упал, задыхаясь, на Жюльетту.
– Матерь Божия, я думал, что не смогу кончить.
Жюльетта ласково отвела его мокрую прядь волос со лба.
– Жан-Марк, по-моему, ты так же идеально благороден, как этот сумасшедший старик Дон Кихот в книжке Сервантеса. Тебе незачем было…
– Благороден? Вздор. Наслаждение не имеет ничего общего с благородством души. – Он соскользнул с Жюльетты и лег рядом. Обнял ее и крепко прижал к себе. Его тело сотрясала дрожь, и он не мог унять ее.
– Ты так думаешь? – Руки Жюльетты обвились вокруг Жан-Марка, и она властно прижала его к себе, словно защищая.
В комнате слышалось только их дыхание.
– Ты уверена, что тебе этого было достаточно? – спросил Жан-Марк, когда его дыхание выровнялось. – Я хотел, чтобы для тебя это было еще одно «прекрасное», что тебе бы часто вспоминалось.
Жюльетта не выпускала его длинное, сильное тело. «Как могло быть этого недостаточно? – думала она, стараясь сдержать слезы. – Он отдался в мою власть и оделил своим доверием».
– О да, Жан-Марк. – Жюльетта любовно поцеловала его во впадинку между плечом и шеей. – Нечто необыкновенно прекрасное.
Эта стерва вернулась.
Дюпре почувствовал прилив радости, выходя из тени дома, расположенного напротив резиденции Жан-Марка Андреаса, Его мать, как обычно, оказалась права. Все шло к нему в руки. Эта стерва де Клеман вернулась к своему любовнику Андреасу. Даже девчонка Вазаро появилась в поле его зрения. Если бы Дюпре захотел, он мог бы пойти к Робеспьеру и выдать обеих женщин и Андреаса как их укрывателя.
Ощущение власти было сладким и пьянящим, и Дюпре несколько минут с наслаждением упивался будущей расправой с врагами, а потом с сожалением отмел месть. Пока нет. За эти недели, что он следил за домом Андреаса, Дюпре пришло в голову, что, немного подождав, он может получить гораздо большую власть.