- И д'Осмонд?

- И графиня д'Ольней?

- И Зози?

Герцогиня пожала плечами.

- Говорят, что маленькая Зози любит коммунара. Она стоит на улицах на опрокинутых шкапах и омнибусах и заряжает ружья.

- Quelle horreur! После маркиза Шатиньи - коммунар!

Madame Палиоюлаи с горечью сказала:

- События в Париже просто гнусность. Посмотрите, какие перчатки я принуждена носить. Из Парижа я, конечно, их больше не получаю. Мыслимо ли это?

- Но Фридерика успела еще получить шляпу. Послушайте, герцогиня, вы должны посмотреть ее! - взволнованно воскликнул принц Фили. Вдруг все закричали, перебивая друг друга. Дамы торопливо хватали и показывали свои веера, кружева, браслеты. Перкосини в оживленной беседе старался пробудить в герцогине общие воспоминания о праздничных днях. Бесцветное лицо принцессы слегка порозовело. Палиоюлаи и Тинтинович с мужественно сдерживаемой скорбью напоминали друг другу об игорных домах, которые оба знали, и хорошо знакомых обоим альковах известных дам. Слово "Париж" наэлектризовало их уставшие в тяжелом воздухе далекой провинции сердца. Сияние города-светоча доходило и до этого далекого моря, и людям, жившим здесь, он казался сказкой, желанным мифом. Его имя, произнесенное перед этими людьми Востока, производило на них такое впечатление, какое производят на детей Запада сказки "Тысячи и одной ночи". И едва вернувшись из поездки в Париж, они думали об источниках для покрытия расходов на новую: дамы - об экономии на обедах, на белье, кавалеры - о тотализаторе и карточных столах, монархи - о народе.

Принцесса Фатма с напряжением атлета поставила свою тяжелую ногу на стул и предлагала всем убедиться, что ее мягкий кожаный башмак облегает икру до самого колена.

- Это Париж, - благоговейно говорила она. Чтобы опять попасть на пол, она оперлась всей тяжестью о плечо наследника престола, который стоял, с любопытством нагнувшись над ней. Он задыхаясь вырвался из объятий прекрасной женщины, поднес ко лбу носовой платок и пробормотал неуверенно, искоса бросая взгляд на фон Гиннериха:

- Терпеть не могу женщин.

Еще не совсем придя в себя, он крикнул с насильственной веселостью:

- Что вы скажете, герцогиня, о нашей Фатме? Правда, она прелесть?

Она протянула турчанке руку.

- Из всех мнений, которые здесь были высказаны, ваше понравилось мне больше всего. Оно было искренне.

- Ваша светлость слишком любезны, - с милой детской улыбкой ответила Фатма. Фили зашептал:

- Ну, остальные наговорили чересчур много глупостей. Ваша светлость знаете: если бы я мог... Мне, к сожалению, не позволяют ничего, но с остальными прошу меня не смешивать. Фридерика болтает бог знает что...

Фатма вмешалась.

- Ни слова против вашей жены, ваше высочество. Она моя подруга.

- Потому что у вас обеих такие милые мужья. Вы вечно торчите вместе и рассказываете друг другу как вам хорошо живется.

- Я хотела бы познакомиться с пашой, - сказала герцогиня.

- Я приведу его к вам, ваша светлость. О, он силен и энергичен, - с почтением заявила Фатма.

- Такое именно впечатление он произвел на меня но вашему рассказу.

Фатма вздохнула.

- К сожалению, он не верен мне, - точь-в-точь, как вот этот моей бедной Фридерике.

- Посмотрите-ка на нее! - воскликнул Фили. - Вам ли возмущаться против существующего порядка вещей? У паши есть свой гарем, так оно и должно быть, и у меня тоже свой гарем.

- У вас тоже, ваше высочество?

- Разве я не могу иметь их всех? Палиоюлаи, Тинтинович, что вы думаете? Шнакен тоже хочет меня! Мне прямо неловко, когда она это показывает перед всем обществом. Перкосини тоже негодяй. У него всегда есть девочки, которых он мне предлагает. Ах, что там...

Он полуотвернулся и, запустив бледную ручонку в редкие бакенбарды и надув губы, уставился в землю.

- Терпеть не могу женщин.

Фатма опять вздохнула, погруженная в свои мысли.

- Если бы только я могла тоже хоть раз изменить ему.

- Паше? - спросила герцогиня. - Ведь вы любите своего мужа?

- Именно потому. Пусть он почувствует, каково это. Но в том-то и горе, что это не выходит. То, что я проделываю здесь среди христиан, в парижских туалетах, ему совершенно безразлично.

- В самом деле?

- Только в гареме - там он этого не потерпит, там не должно происходить ничего.

- Что вы? - сказал Фили, опять возбуждаясь.

- Потому-то мне так хотелось бы привести в гарем мужчину... Так хотелось бы, - повторила она, складывая руки.

- Ах, возьмите меня, - просил принц.

- У паши, вероятно, есть кривая сабля? - улыбаясь спросила герцогиня.

- В том-то и дело, - подтвердила Фатма, широко раскрывая глаза.

Наследник престола хотел что-то сказать, но торопливо закрыл рот. Его супруга вынырнула из глубины своего кресла, ее высокая фигура бесшумно скользнула к беседовавшим. Фатма отошла с Фили. Принцесса положила свою холодную худую руку на руку гостьи и заговорила с заметным смущением.

- Как вы себя чувствуете, моя милая герцогиня? Не холодно ли здесь? Как я мерзну на юге! Эти сквозняки из каминов! И эта застывшая пышность!

Она обвела безутешным взглядом позолоченную мебель королевских дворцов, наполнявшую едва половину комнаты.

- И потом духовная пустыня. Когда мы дебатируем высшие проблемы, вы не должны думать, дорогая герцогиня, что я довольствуюсь пустыми фразами, которые носятся здесь в воздухе. Не смешивайте меня с окружающими...

- Как можно! Ваше высочество так много размышляли...

Но принцесса, казалось, все еще не успокоилась.

- Если бы народ знал, - мы, сильные мира сего, тоже не всегда счастливы, - протяжно сказала она, и затем тихо, торопливо, как бы вдруг решившись, прибавила:

- Посмотрите на моего бедного мужа... Мы оба достойны сожаления. Каждый пользуется его слабостью. Перкосини, по-видимому, продает ему коньяк. У барона чересчур развиты коммерческие наклонности. А женщины! Все бросаются на шею наследнику престола. В Стокгольме я и не подозревала, что существуют подобные нравы. Он иногда плачет у меня на груди и жалуется мне, - но что вы хотите, он слаб. Очень слаб.

Она впилась своим неподвижным, бледным взглядом в лицо герцогини. Умоляюще, прерывающимся голосом она пролепетала: