Я покачала головой в немой боли, но Райшед сжал мою руку, и, посмотрев вверх, я увидела слезы в его глазах.

- Поговори со мной, расскажи, каким он был, вспомни хорошее, вспомни счастливые времена. - Слеза скатилась по его щеке, оставшись незамеченной. - Если ты этого не сделаешь, ты всегда будешь вспоминать его только таким. Я сидел с моей сестрой, когда она умирала от пятнистой лихорадки, и, поверь мне, я знаю. Я больше года не мог представить ее себе без предсмертных страданий. Из-за этого я и пристрастился к тассину.

Мне ничто не лезло в голову, но Райшед настаивал.

- Я никогда не знал его. Думаешь, мы стали бы друзьями? Каким человеком он был?

- Хорошим. Хорошим и по-настоящему добрым, - промолвила я в конце концов. - Совсем невинным в некоторых отношениях - никакого, например, понятия о реальной стоимости денег - и слишком доверчивым. Он был верным, любящим... - Мой голос дрогнул.

- Вы были... - Райшед замялся, но я поняла, что он хочет спросить.

- Мы были любовниками, но больше по случаю, чем как-либо еще, откровенно призналась я. - Боюсь, для Джериса это значило больше, чем для меня. Он из большой семьи и, насколько я видела, любил детей. Возможно, он рассчитывал осесть со мной, но это бы никогда ни к чему не привело.

Сожалеть об утрате того, чего я никогда не хотела, было глупо, но все равно это резало меня ножом.

- Сэдрин, кто расскажет его семье?

Новые слезы покатились по моему лицу - и откуда они только взялись?

- Они были близки?

- Думаю, да. Он много говорил о них.

Я вдруг засомневалась. Что я действительно знала о Джерисе? Прежде это не казалось важным, но теперь я подумала: что я могла бы узнать, если б дала себе труд спросить?

Я рассказала Райшеду о Джудале и "Зеркале", о бесконечном любопытстве Джериса, его простодушной болтовне о чем угодно - о календарях и альманахах, о различных системах избрания королей, о писателях, десять поколений назад умерших и сожженных. По мере того как я говорила, я вдруг поняла, что многого не знала о Джерисе: где, например, началось его увлечение этими дурацкими настоями? Я вспомнила бой у Элдричского кольца, храбрость Джериса и его неожиданное хладнокровие в критической ситуации. Где он научился такой отваге?

Когда эмоции захлестывали меня, угрожая задушить, Райшед сам начинал рассказывать - о своих братьях и покойной сестре, о лошадях, которыми он владел, и ученых, которых встречал, о чем угодно - как бы в продолжение того, о чем говорила я.

Не знаю, как долго мы говорили, но уже спустилась ночь, во дворе зажгли факелы, и их отсвет разогнал темноту в нашей камере. Сейчас я была спокойна, и Джерис снова ожил в моих воспоминаниях; я видела его таким, каким знала, а не тем истерзанным трупом, что лежал у стены. Джерис как-то сказал мне: алдабрешцы верят, что никто по-настоящему не умирает, пока не умрет последний из знавших его людей. Теперь я, кажется, поняла, что они имеют в виду.

Гостевой дом при усыпальнице Острина, Бремилейн, 2-е предзимы

Аллин вздохнула над треугольной прорехой на бриджах Дарни. Она сидела у окна, подняв колени, и время от времени поглядывала на темную от дождя улочку. Она думала, что избавилась от скучной работы, вроде этой нескончаемой штопки, и тосковала по суровым ясным зимам Лескара, так не похожим на эту серую морось. Стук в дверь испугал ее. Девушка поспешно опустила ноги и расправила юбки.

- Войдите.

- Добрый день.

Человек примерно тех же лет, что ее отец, открыл дверь, откидывая мокрый капюшон. У него были аккуратно подстриженные темные волосы и чисто выбритое лицо.

- Ты - Аллин?

- Разумеется, она Аллин.

Второй мужчина, пониже ростом, протолкнулся к камину, чтобы согреться у скудного огня. Он сбросил потрепанную накидку, обнажив спутанные седые волосы и нечесаную бороду, и обратил пронзительные голубые глаза на Аллин.

- Что за паршивый огонь, милочка! Позвони, чтобы принесли еще угля!

Аллин не хотелось признаваться, что она не осмеливалась это сделать.

- Не беда. - Темноволосый улыбнулся, его серые глаза лучились добротой. - Мы здесь, чтобы увидеть Казуела и Дарни.

Если не учитывать его гидестанский выговор, он напомнил Аллин ее дядю Уоррена.

- Боюсь, их обоих сейчас нет, господин. Передать им, что вы заходили? Вы могли бы оставить записку.

Она отложила шитье, вспоминая светские приличия, которым ее обучила мать.

- Не желаете вина или настоя?

- Спасибо, вино - это замечательно!

Темноволосый повесил их плащи на вешалку и пошел погреться. Его руки были белые от холода, а ногти - голубые.

Аллин поднялась и подошла к звонку для прислуги. Эхо далекого колокольчика прокатилось в тишине комнаты.

- Вы мореходы? - Аллин осмелилась завязать вежливый разговор.

- В некотором роде. - Коротышка лукаво усмехнулся, и девушка с досадой почувствовала, как предательский румянец заливает ее щеки.

- Мы маги, коллеги Дарни и Казуела. - Темноволосый улыбнулся каким-то своим мыслям.

Грохот двери избавил Аллин от необходимости искать ответ.

- Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, Каз! - Дарни ворвался в комнату.

- Добрый день.

Темноволосый повернулся от камина, и глазам Аллин предстало редкое зрелище: Дарни, потерявший дар речи.

- Нет никаки... - Вошедший следом Казуел умолк на полуслове. - Планир?

Он поспешно поклонился. Аллин испуганно присела в реверансе, но задрожавшие колени подломились, и она тяжело плюхнулась на скамью.

- Верховный маг, мастер Туч. - Дарни отвесил самые глубокие и искренние поклоны, каких Аллин еще не наблюдала у него. - Добро пожаловать.

- Как дела с кораблем? - сердито воззрился на него Отрик.

Дарни набычился.

- Никто не хочет рисковать, сражаясь с течениями, штормами, морскими чудовищами и прочим.

- Мессир Д'Олбриот обещал посмотреть, нельзя ли устроить что-нибудь для нас, - торопливо добавил Казуел.

- Уверен, кое-кто переменил бы тон, если б мессир отдал прямой приказ, - проворчал Дарни.

- В Тормалине так дела не делаются, - огрызнулся Казуел и, спохватившись, виновато посмотрел на Планира. - Прости, Верховный.

Не утруждая себя ответом, Дарни повернулся к Отрику.