Государь нерешительно повернулся к Чаренике и сказал:

- Я бы хотел провести расследование, прежде чем подписать такой указ. Бывает, что казнь невинного губит государство.

Чареника усмехнулся и ответил:

- Министр Ханалай говорит правду, как бы ни обстояли вещи на самом деле. Если этот человек попался в плен, - стало быть, он - неудачник и самозванец.

- Я не подпишу такого указа, - громко сказал государь.

- Я вижу, - вскричал Ханалай, - этот чернокнижник до сих пор морочит государя! Уж не считаете ли вы его настоящим Арфаррой? Но я вырву вашу душу из когтей беса! Клянусь, и получаса не пройдет, как этот человек признается, что он самозванец и колдун.

По знаку Ханалая с Арфарры содрали рубаху. Старик понял, что мучить его будут прямо на глазах молодого государя.

- Такие сцены, - сказал Арфарра, - не для глаз государя. Нельзя ли где-нибудь в другом месте?

Ханалай молча осклабился. Арфарру повалили ничком, - один стражник сел на ноги, а двое других принялись бить его расщепленными палками.

- Ну что, - спросил Ханалай через некоторое время, - признаешь, что ты самозванец и чернокнижник?

Арфарра молчал. Один из стражников намотал волосы на палку и приподнял его голову, чтобы убедиться, что старик не потерял сознания.

- Я, невежественный человек, - сказал Ханалай, - слыхал, что чернокнижники зашивают себе под мышки особые грамоты, и оттого не чувствуют боли. Я думаю, если мы поищем с ножом у него подмышками, то эта тварь наконец раскается.

Арфарру подняли и стали привязывать к столбу, выламывая руки.

- Не надо, - закричал государь, - не надо, я подпишу все, что угодно!

Ханалай усмехнулся. Арфарру отвязали от столба и даже накинули на плечи плащ. Государь подписал указ о самозванстве Арфарры и о немедленной казни самозванца, негодяя и друга лжи, и еще кое-что, о чем просил Ханалай. Яшмовый араван так и не оторвал взгляда от янтарных ступеней.

Ночью Арфарра очнулся в камере. Тюремщик напоил его горячим бульоном и сказал, что яшмовый араван посоветовал беречь Арфарру на случай возможной перемены судьбы: кто знает, на кого можно выменять такого пленника! Но Ханалай возразил, что святой отец мало смыслит в мирских делах, и велел распять самозваного Арфарру завтра. Потом тюремщик сел в угол, - узник лежал, не шевелясь, в каменной проруби на гнилой соломе. Рубаха на спине слиплась от крови. Арфарра ждал: неужели не придет яшмовый араван? Прошел час, другой... Арфарра понял, что нет, не придет, и что яшмовый араван такая же игрушка в руках Ханалая, как и сам государь.

Близилась середина ночи. Арфарра попытался перевернуться, охнул и горько заплакал. Все было, как четверть века назад, - только еще страшней. В двухстах шагах, - думал Арфарра, - спит человек, вероятно, соплеменник Ванвейлена! Было ужасно, - умирать в двухстах шагах от тайны и даже не знать, какова она из себя. Было ужасно видеть, что это из-за тебя, четверть века назад, и тайна пропала, и сломалась судьба страны. Было ужасно знать, что это из-за тебя судьба страны сломалась два года назад опять, на этот раз непоправимо. И уже совсем ужасно было при этом, четверть века пользоваться народной любовью и существовать в десятке самозванцев. "Завтра меня казнят" - подумал Арфарра в отчаянии, - "и я никогда ничего не узнаю."

Скрипнули засовы, - в камеру вошел Ханалай. Он шуганул стражника, укрепил над изголовьем масляный фонарь и сказал:

- Я, - простой человек. Я увидел, что господин Арфарра мешает мне освободить столицу, и спросил у своих советников: "Почему бы нам не пригласить его на переговоры и не схватить?" Мои советники мудрые люди, они возмутились: "Как можно! Арфарру не поймаешь на такую уловку..."

Ханалай рассмеялся:

- Почему вы явились туда?

- Чугунный котел - и тот нет-нет да и треснет, - ответил Арфарра.

Ханалай покачал головой.

- Я невежественный человек, - сказал Ханалай. Я подумал так, как вы, - но мои советники - мудрые люди. Они качают головами и говорят, что что-то тут не то: надо взять и пытать этого человека, пока он не скажет истинной причины.

Арфарра тихо закрыл глаза. Ханалай встал, отодвинул травяную тряпку, накинутую поверх пленника, и задумчиво потыкал пальцем ему в спину. Арфарра закусил губу от боли. Ханалай вздохнул, подтянул одеяло на место и вытер палец.

- А ну их к бесу, - сказал Ханалай, - моих мудрых советников. Сами курицу зарезать не могут, а такие приказы подписывают, что мясника стошнит. Я так полагаю, что это большая ошибка пытать человека, если не знаешь заранее, в чем он должен признаться.

Арфарра молчал.

- Мои советники, - продолжал Ханалай, - говорят мне, что не пройдет и недели после вашей казни, как столица падет. Хочу спросить ваше мнение: так ли это?

- Да, - ответил Арфарра.

- Еще мои советники сказали, что если вы напишете людям в столице указ о том, что Небо покарало вас за непослушание государю и его верным слугам, и что перед смертью вы поняли весь ужас своих грехов и призываете жителей столицы раскаяться, - то тогда столица сдастся через два дня, и при этом будет больше порядка и меньше убийства. Так ли это?

- Да, - ответил Арфарра.

- И еще они сказали, что вы подпишете такой указ, если я пообещаю просто отрубить вам голову, не мучить. Так ли это?

- Нет, - ответил Арфарра.

Ханалай огорчился и обеспокоился.

- Но ведь вы, - чиновник и верноподданный. Неужели собственная честь вам дороже, чем порядок и благополучие тысяч и тысяч? Как вы можете думать об одном лишь себе?

- Убирайтесь, - сказал Арфарра.

Ханалай покачался-покачался на своем чурбанчике, завернулся в плащ, подхватил масляный фонарь и пошел к двери. У двери он обернулся:

- Скажите, господин Арфарра, - произнес Ханалай, - если бы я два года назад не взбунтовался, арестовали бы вы меня или нет?

Арфарра поднял голову. Простонародный выговор вдруг куда-то исчез из речи Ханалая, равно как и ссылки на мудрых советников.

- Нет, - сказал Арфарра, - не арестовал бы.

- Да, - сказал Ханалай, - я и сам давно понял, что не арестовали бы... Знаете, господин Арфарра, я чрезвычайно сожалею о своем восстании.

Да, через неделю после вашей казни я возьму столицу: а через день после того, как я возьму столицу, мои люди упьются, как свиньи, и разбегутся с награбленным... Вы правы! Моя слава сыграла со мной дурную шутку: я был хорошим разбойником, но я так и не смог навести в войске порядок, и мне пришлось убить всех, кто мог навести порядок за счет моей смерти.