Австрийцы испытывают живейший интерес и чуть ли не любовь к тем, кто натягивает нос полиции, психотерапевтам, политикам и, в общем, всей власти. Особенно элегантные мошеннические проделки называют Schmab (слово, встречающееся только в Австрии). И о бравых похождениях их виртуозных исполнителей бульварная пресса повествует с особой радостью. Единицы не поддались обаянию «тетушки Термины», увезшей из Австрии якобы на взятки строительным подрядчикам миллионы в своем потрепанном чемоданчике, или той достойной дамы неопределенного возраста и еще более неопределенных наклонностей, которая отвечала на объявления немощных стариков с просьбой помочь по дому, затем женила их на себе, убивала и присваивала имущество.

Также можно вспомнить о крупной афере с пищевыми продуктами, столь незамысловатой, что даже удивительно, как такое раньше никому в голову не приходило. Когда указанный на упаковках с мясом срок хранения должен был вот-вот подойти к концу, их убирали с полок, добросовестно ставили новую дату и возвращали на прежнее место.

Непревзойденным мастером Schmah был Удо Прокш. Будучи владельцем знаменитой венской кофейни «Демель», он принимал в отдельном кабинете политиков всех мастей (преимущественно социалистов). Из-за этих связей он стал главным подозреваемым в деле о махинациях со страховкой, когда утонуло судно и погиб человек. Проведя несколько лет в бегах, он соскучился по злачным местам Вены и вернулся под чужой личиной на родину. К замешательству некоторых высокопоставленных лиц, английские спецслужбы из аэропорта Хитроу сообщили своим австрийским коллегам о его прилете, и тем не оставалось ничего иного, как задержать Прокша во время прохождения иммиграционного контроля. Так закончилась это захватывающая дух детективная история, напоминающая кошмар, где за вами гонятся, а вы убегаете.

Скандал

Дело Прокша продемонстрировало продажность социалистов. Предметом разгоравшихся один за другим скандалов становилось буквально все — от злоупотреблений при возмещении расходов (а в Австрии за счет этого кормится немало ртов) и ухода от налогов до незаконных сделок по продаже оружия. Скандал, разразившийся по поводу огромных взяток при строительстве в Вене больницы общего профиля, не стихал лет десять, другой же, к которому оказался причастен целый сонм подрядчиков, кажется, грозит затянуться на не меньший срок.

Крупные политические фигуры, вовлеченные как в эти, так и в другие махинации, с ловкостью Гудини выпутываются даже из самых немыслимых положений. Те немногие, которые все же предстали перед судом, отделались легким испугом и небольшим штрафом и покинули зал с видом оскорбленной невинности, как будто все происшедшее было каким-то ужасным недоразумением.

Язык

Многие ставшие поговорками высказывания являются отражением двойственного отношения австрийцев к своей истории и к самим себе. Они напоминают о допущенных исполнительной ветвью власти грубых ошибках и бестактностях. «AIlesgerettet, Majestdt» («Все спаслись, Ваше величество») — вот самая известная фраза, сказанная чрезмерно угодливым начальником полиции императору Францу Иосифу после пожара в театре в 1881 году. (На самом деле в огне погибло 386 человек.)

Многие выражения напоминают о нелюбви австрийцев к тем, кто пытается навязать им свою волю. Фразы «Скорчить рожу, как у испанца» или «Для меня это все равно что испанский язык», означающие то же, что и наше выражение «Это для меня китайская грамота», дошли до нас с тех времен, когда в свите Габсбургов появились мрачные и неприятные испанцы, которые попытались было насадить при дворе свои строгие правила этикета.

У австрийцев в языке существует немало слов и выражений, предназначенных только для того, чтобы сбить спесь с назойливых и тщеславных людей. Так, например, «Adabei» - это тот, кто обязательно присутствует на всех торжественных мероприятиях и старается обратить на себя внимание. Примерно такой же смысл у слова «Geschaftlhuber». Применительно к назойливым людям также употребляют фразу «Schnittling auf alien Suppen» («Назойлив как муха»).

Даже Beamtensprache (канцелярский язык) в Австрии способен очаровывать, ибо как не улыбнуться обороту «das lebende Inventor» (поголовье скота), употребляемому в отношении преподавательского состава школы? Пожарного инспектора здесь именуют «Loschmeister» (мастер гашения). Другие слова вызывают смех за счет своего забавного звучания. Например, «Schnorrer» и «Schmarotzer» - так называют дармоеда, прихлебателя, a «Kerzlschlucker» («поедатель свечей») — человека, который столь набожен, что не пропускает ни одной мессы.

Синонимом «пивного пуза» у австрийцев является выражение «Backhendlfiedhof» («кладбище жареных цыплят»).

Стильным вторым языком для австрийцев сделался английский, который пропитал сферу моды, бизнеса и политики. Такие одобрительные слова, как «super», «fit», «clever», в повседневной речи встречаются сплошь и рядом, как и словечки типа «sorry» (последнее обычно используется австрийцами в ироническом смысле, когда по поводу содеянного уж точно нет никаких сожалений), или излюбленное клише занимающихся догматическими разглагольствованиями профессоров «the last but not the least» («и, наконец, главное…»). Одна радиостанция, желая заработать на этом поветрии, занялась самораскруткой с помощью броских фраз, по-немецки не имеющих смысла, но для молодежи, превзошедшей языки (точнее один язык, английский), узнаваемых, ибо они фонетически напоминают названия популярных английских песен, а именно: «Ollju niedis Laf» и «Eiwill sorweif» («All you need is — love» и «I will survive»).

В Австрии затасканному штампу или самому обычному словосочетанию часто дают новое значение, либо слегка меняют интонацию, и в результате совсем невинные фразы приобретают убийственный смысл, а убийственные — невинный. Благодаря острословам язык постоянно пополняется новыми сочными выражениями. Однако австриец, будучи австрийцем, вряд ли ждет, что его гений будет оценен по достоинству. Для него даже пренебрежение окружающих служит поводом для афоризма. (Так, Грильпарцер ворчал: «В этом захолустье признания не дождешься. Гению в Австрии не повесят Золотой крест[8] на грудь, зато гения непременно повесят на кресте…»)

БЕСЕДА И ЖЕСТЫ

У австрийцев такой богатый и изощренный лексический арсенал для перепалок, что им даже не приходится размахивать руками, дабы обратить на себя внимание. Уже по одной их наружности понятно, что это нация флегматиков. Нередко бываешь свидетелем того, как какой-нибудь гость на празднестве сидит весь вечер в задумчивом молчании (верно, следуя полезному наставлению Витгенштейна: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать»).

Австрийцы почти никогда не попадаются на удочку громогласных заявлений и похвальбы. Часто можно слышать фразу «Er marcht sich wichtig» («Он пытается придать себе весу»), а всезнаек и хвастунов здесь встречают презрением.

Если кого-то судят за надменность или неискренность, то при этом зачастую опираются на местные предрассудки. Особенно почему-то предубеждены против жителей Вены провинциалы. Они говорят: «Du wienerst mich an» («Ты мне противен, как венец»), «wiendiger Тур» («Темная личность, как венец») либо утверждают «Wer nichts wird, wird Wiener» («Тот, кто не может стать никем, становится венцем»). Платя той же монетой, венцы в ответ пренебрежительно отзываются о «тирольских клецках» и «восточных фризах». Последний эпитет убийственен для жителей провинции Бургенланд, которые таким образом оказываются в одном ряду с северогерманскими фризами, славящимися своей неисправимой тупостью.

Чтобы австриец, особенно венец, во время разговора не пожаловался, не посетовал на свою долю, такого не бывает. Герти Сенгер, врач-сексолог, заявляет: «Отнять у австрийца право на критику и жалобы все равно что кастрировать его». Однако это качество сочетается в австрийце с огромным личным обаянием и обходительностью; чужак же, пожалуй, увидит в его излияниях желание перевесить свои проблемы на окружающих.