А песня осталась на Крайнем Севере как безымянная.

Когда деньги "не играют рояли".

Рассказывает Николай Адаменко (Харьков), хотя Дмитрий Бикчентаев (Казань) утверждает, что это -- чистейший "фольклор".

-- Дело было во второй половине 80-х, когда Андрей Козловский еще работал сварщиком "на северах" и "на материке" появлялся с карманами, оттопыривавшимися от обилия билетов Госбанка СССР.

И вот он сидит в компании своих казанских друзей в не очень меблированной квартире какой-то общей знакомой. Сидят, "квасят". В какой-то момент горючее заканчивается, а энтузиазм еще нет, и Андрей как наиболее кредитоспособный участник события вызывается пополнить запасы. Исчезает он надолго.

Когда оставшиеся уже почти свыкаются с мыслью, что его планы на остаток дня изменились круто и окончательно, на лестнице возникает какой-то шум, возня, звучат грубые мужские голоса и раздается звонок в дверь. Хозяйка открывает, и незнакомые мужики под руководством Андрея вкатывают не очень старое пианино.

-- Вот, -- говорит Андрюша, -- зашел по ошибке в комиссионку, увидел эту штуку и понял, чего нам недоставало.

Ну, добавили, помузицировали, стали расходиться. Уходит и Андрей. Хозяйка:

-- А пианино?

-- Так ведь, может, не в последний раз...

Удалось навести справку по данному эпизоду у самого Козловского.

-- Не было этого в Казани. В Вологде было. Это пианино рублей двести стоило всего-то.

-- А что ты сказал, уходя?

-- Не помню: пьянка же была!

Лекарство для души, и не только.

Рассказывает Александр Иванов.

Концерт в Москве. Саша поет и вдруг замечает, что один зритель время от времени что-то записывает в записной книжке. Кто он и что пишет? Вроде бы не гэбэшник -- времена уже не те. Тогда кто?

В перерыве этот человек подходит к Саше и говорит, мол, знаете, Ваши песни обладают зарядом энергии, способным производить целенаправленное лечащее воздействие на человеческий организм. Я вот тут отметил: эта песня -- "от головы", эта -- "от сердца", эта -- "от почек"...

Тут сидящий поблизости известный визборовед Р.А.Шипов тихонько шепчет Иванову:

-- Спроси его, а нет ли у тебя чего от геморроя?

Рассказывает Елена Настасий:

-- Волгоград 1995 г. Едем на "посиделки" после концерта Мищуков.

-- Вадик, очень уж я люблю Ваши песни. Особенно одну. Я ее мужу частенько напевала, когда мы, случалось, поссоримся. Такая бракоукрепляющая песня!

Вадим переглядывается с Валерой:

-- Что-то не припомню у нас таких.

-- Ребята, ну как же?

"До свиданья, до свиданья, ничего не обещай.

До свиданья, до свиданья -- это все жене прощай!"...

(В авторском варианте -- "это все же не "прощай".)

Кимельфельд и нимфы.

Кто-то рассказал.

Дело было в Киеве в середине 70-х годов.

Сидят на бульваре на лавочке трое -- Дима Кимельфельд и две живописные особы альтернативного полу. Поодаль маячит и, судя по всему, мается четвертый -- страж порядка. Мается оттого, что не может разрешить проблему: если мужик, сидящий на лавочке (а это, как вы поняли, Кимельфельд) пьян, причем до безобразия, то почему трезвым девочкам так хорошо с ним и весело? А если он тверез, то почему так похож на пьяного?

Ну, почему похож, вы тоже догадались -- по причине незаурядного артистического дарования. Но всему прекрасному рано или поздно приходит конец, и по изменениям в оттенках поведения мента Дима понял, что тот уже почти решился на исполнение служебного долга, и с шуткой пора завязывать. Концовку Дима придумал весьма изящную -- разыграть пантомиму с воображаемыми стаканом и бутылкой водки.

А позади скамейки рос пирамидальный тополь с низко расположенными ветвями. И Дима со словами "Вот сейчас я возьму стакан..." засовывает в листву руку и... достает пыльный граненый стакан, о существовании которого он, естественно, не подозревал.

Туши свет!

Рассказывает Евгения Кузнецова (Хайфа).

11 декабря 1998 года после концерта пошли гулять в ресторан. Дело было в Хайфе. Там были Юрий Кукин, Евгений Гангаев (президент хайфского КСП) и еще несколько человек. Сидели, пили, слушали негра, который под минусовку пел джаз.

Через некоторое время Женя Гангаев начал громко на весь ресторан петь "Гостиницу". Кукина это стало очень сильно раздражать.

-- Женя, перестань!

Ноль эмоций. Пение продолжается.

-- Женя, я прошу, перестань! Я не знаю, что я сейчас сделаю. Я сейчас свет тут везде выключу!

Моментально в ресторане гаснет свет, затихает фонограмма и негр застывает с микрофоном в руке. Гангаев тоже замолкает.

-- Ладно, Юра, включай свет, я больше не буду.

Кукин щелкает пальцами, и через несколько секунд свет зажигается, включается фонограмма, и негр продолжает с того же места.

Эту историю Кукин рассказывал 15 декабря на концерте в Тель-Авиве. Сам он ее тогда назвал "История про то, как я негра выключал".

Что и было сделано.

Грустный случай. Рассказал кто-то из екатеринбуржцев.

На фестивале "Ильмены-94" Петр Старцев спел песню, в которой были слова: "Успокой скорей поэта, озеро Ильмень!"

А на следующий день спасслужбы стояли на ушах: кто-то утоп.

Правда, не из участников фестиваля, а из соседней турбазы или чего-то вроде этого. А на фестивале искали снарягу для спасработ и желающих в них поучаствовать.

Но все равно. А вдруг он был поэтом?

Такие дела.

От любви до ненависти...

По случаю очередного национального траура руководство "Радио России" велит Татьяне Визбор срочно заменить фоновую музыку в своей программе. Татьяна вспоминает, у кого есть много грустной инструментальной музыки и командует Борису Гордону:

-- Вместо музыки ставь Слабикова!

В этот момент в аппаратную входит Максим Кусургашев-младший, ловит конец разговора и в ужасе спрашивает:

-- За что ж вы Слабикова так не любите?

Комментарий Бориса Жукова: ну как тут не вспомнить коронную фразу молодого Михаила Задорнова: "Звучит музыка и произведения советских композиторов"!

Как впервые.

Начало 70-х. Москва, Институт органической химии, вечер Евгения Евтушенко. Когда он закончился, уговорили поэтта поехать с компанией бардов домой к Александру Дулову в район метро "Академическая" -- попеть песни на его стихи. Кроме хозяина квартиры и виновника торжества с невестой-англичанкой, были Виктор Берковский, Татьяна и Сергей Никитины -всего человек двадцать.