Я поинтересовался, проверял ли он Энтони Бланта.
– Но это же совершенно иное депо, – возразил он. Ведь Блант закончил Кембридж!
Терпеливо выслушав все его не совсем внятные оправдания, я счел необходимым довести до его сведения, что данная проблема затрагивает не только покойного сэра Джона Хальстеда, но и ныне действующего секретаря Кабинета.
Мои слова повергли его в ужас.
– Но вы же не думаете… Вы просто не можете думать… То есть… Я же совершенно не говорю по-русски. Ни единого слова!
– И тем не менее, вы должны признать, – прервал я его, – что все это выглядит по меньшей мере как некомпетентность или даже сговор. В любом случае…
Я намеренно оставил предложение незаконченным, поскольку его подтекст был и без того предельно ясен. Сэр Хамфри выглядел полностью убитым.
– Сговор? Господин премьер-министр, я даю вам слово, что ни о каком сговоре не может быть и речи.
– Слово джентльмена? – не скрывая иронии, переспросил я.
– Естественно. Слово оксфордского джентльмена! – торопливо поправился он.
Лично меня это не очень устраивало, поэтому я как бы мимоходом поинтересовался, как поживает его любимый цветочный садик.
Он немного расслабился и даже начал с увлечением рассказывать мне о своих великолепных розах, но потом до него дошел весь скрытый смысл моего вроде бы невинного вопроса.
– Нет-нет, господин премьер-министр, все что угодно, только не отпуск по уходу за садиком, заклинаю вас! – взмолился он.
– А почему бы и нет?
– Потому что речь идет о моей репутации.
– Мне кажется, вы уже поставили ее под сомнение своими категорическими заверениями в невиновности сэра Джона Хальстеда, не так ли?
Затем я предупредил его, что мне придется много и серьезно думать о своих дальнейших действиях. Например, о необходимости встретиться с предыдущим секретарем Кабинета сэром Арнольдом Робинсоном, послушать, что он скажет о том, как следует проводить подобные внутренние расследования в отношении секретаря Кабинета. В заключение я настоятельно порекомендовал сэру Хамфри ни в коем случае не обсуждать этот вопрос с Арнольдом до тех пор, пока я сам не переговорю с ним.
Он всячески заверил меня, что даже не подумает об этом.
(Что заставило Хэкера предупредить сэра Хамфри о том, что он намерен обсудить этот вопрос с сэром Арнольдом? Почему он поверил его заверениям, что тот сам не переговорит с сэром Арнольдом первым? Эти вопросы до сих пор остаются для историков чем-то вроде вечной загадки. Достаточно сказать, что сэр Хамфри встретился с сэром Арнольдом буквально в тот же вечер за дружеским ужином в клубе «Атенеум». Подробную запись их беседы нам посчастливилось отыскать в личном архиве сэра Арнольда. – Ред.)
«Встретился с Эплби в нашем клубе. Он был необычно возбужден и обеспокоен. Причины своего чуть ли не панического настроения он раскрыл мне уже после первой рюмки бренди. Очевидно, премьер-министр и Джефри Гастингс из „МИ-5“ думают, что Хамфри тоже может быть русским шпионом, поскольку именно он в свое время снял с Хальстеда все подозрения, а тот сейчас почему-то во всем признался.
Хамфри попросил меня дать ему совет. Я ответил ему, что все зависит от того, являлся ли он вражеским агентом на самом деле или нет. Мои сомнения, похоже, его здорово шокировали, но я объяснил ему, что надо всегда смотреть на вещи шире и с открытыми глазами.
Хамфри выдвинул в свою пользу несколько довольно сильных аргументов.
1. Он не из Кембриджа.
2. Он семейный человек.
3. Он один из нас.
4. Он провел на государственной службе всю свою сознательную жизнь.
5. В отличие от Джона Хальстеда, он никогда не верил в такие понятия как Дело с большой буквы. Более того, по его собственному признанию, он вообще никогда ни во что не верил.
6. В отличие от Хальстеда, у него никогда не было собственных идей – особенно оригинальных идей.
Все эти аргументы можно считать довольно убедительными, но не окончательными.
Вместе с тем, однако, вопрос о том, является ли сэр Хамфри Эплби на самом деле шпионом или нет, в краткосрочном плане не имеет особого значения. В силу чего я полностью с ним согласен в одном: мы должны проследить за тем, чтобы это ни в коем случае не стало достоянием гласности.
Конечно, теперь, когда я являюсь президентом Движения „За свободу информации“, мне значительно легче предотвратить утечку информации в прессу. Да, предоставление секретных сведений русским – это серьезно. Но не менее серьезно предоставление таковой кому бы то ни было! Собственно говоря, предоставлять информацию даже Кабинету может быть делом куда более серьезным, чем передавать ее Москве.
Ключевым здесь можно считать то, что скандал подобного рода может серьезнейшим образом ослабить авторитет нашей госслужбы. Это, в свою очередь, неизбежно приведет к тому, что они, политики, как и в Америке, обязательно захотят назначать своих партийных бонз заместителями или даже постоянными заместителями министров. А потом высшие должности в госаппарате постепенно заполнятся людьми, которые будут послушно исполнять все то, о чем их попросят политики. Это чудовищно! Нет таких секретов, переданных Москве, которые смогли бы причинить хоть одну десятую того ущерба Британии, какой неизбежно следует ожидать, если ею будут управлять так, как того захочет Кабинет. Соответственно, Хамфри ни в коем случае нельзя признаваться, даже если он полностью виноват. Я ему так и сказал.
Он упорно продолжал стоять на своем, мол, ему совершенно не в чем признаваться. Так это или не так, не так уж и важно. Но сейчас ему необходимо всячески отрицать свою вину. Так сказать, в интересах дела. Что я ему и порекомендовал.
Он меня пространно поблагодарил. Я повторил, что исходил исключительно из интересов Британии. Не более того. Правда, если он не виновен в шпионаже, то уж в некомпетентности виновен несомненно.
Впрочем, признать свою очевидную вину в некомпетентности он тоже отказывается. Причем счел необходимым напомнить мне, что именно я назначил его тогда исполнительным секретарем внутреннего расследования по делу Хальстеда. Более того, высказал предположение, что я весьма прозрачно намекнул ему о нежелательности обнаружения каких-либо прямых свидетельств виновности Хальстеда.
Естественно, я категорически опроверг это – у него нет никаких письменных доказательств! Нет и не может быть, поскольку я всегда тщательно заботился об этом. Кроме, само собой разумеется, стандартного меморандума, который в подобных случаях я рассылаю всем без исключения, напоминая о необходимости не упускать ни единой мелочи, не „благоговеть“ перед чинами и титулами, следовать духу и букве закона и добиваться правды, какой бы неприятной она ни казалась.
К тому же копия того меморандума имеется в архивах Кабинета, поэтому возможное устное обвинение Хамфри фактически не может иметь юридической силы.
Тем не менее, я попросил его дать мне требуемые заверения, что мы больше ничего не услышим о моей якобы причастности ко всей этой крайне досадной истории. Затем мы вернулись к вопросу его некомпетентности. Я сказал ему, что хотя мы оба, возможно, знаем, что он сделал именно то, чего от него ожидали, объяснить это политикам будет довольно трудно.
Он спросил меня, обязательно ли политикам об этом знать. Мы оба согласились, что этого, по возможности, следует всячески избегать. Но оставалась главная опасность – наш премьер-министр, который может захотеть делиться всем этим с любым, кого встретит.
Этого Хамфри ни в коем случае не должен допустить! ПМ вполне может сообщить обо всем этом Кабинету, а те, в свою очередь, могут захотеть отстранить Хамфри от должности секретаря Кабинета и даже лишить председательства в комиссии по военным захоронениям!
Хамфри, видно, никогда, не рассматривал такие поистине ужасные последствия. А следовало бы! Честно говоря, мне все равно, что случится с ним лично. Им вполне можно пожертвовать, чего я не стал от него скрывать. Ему это, конечно же, очень не понравилось, однако, увы, так оно и есть.
И, тем не менее, хотя потеря самого Хамфри – отнюдь не самая большая потеря, мы не можем допустить, чтобы политики считали, будто высших государственных служащих можно вот так просто снимать с должности за некомпетентность! Тогда нам всем придется ходить по тонкому льду. Мы можем потерять десятки наших парней. Возможно, сотни. Даже тысячи!
Поэтому я посоветовал Эплби постараться, хорошо постараться и в ближайшие же несколько дней сделать себя настолько ценным в глазах премьер-министра, чтобы тому никак не захотелось бы с ним расставаться. Затем мы обсудили, что сейчас является для ПМ главным, и пришли к единодушному выводу: конечно же, популярность, что для наших политиков является главным всегда и в любое время.
Самая свежая и актуальная, на наш взгляд, тема сейчас – это спасение собаки, заблудившейся на артиллерийском полигоне в районе Солсбери. Я посоветовал Хамфри максимально эффективно использовать представившуюся возможность».