Неужели все это из-за моих неудачных попыток добиться сокращений оборонных расходов? Нет, вряд ли. В британских супермаркетах и пивных барах такие вопросы не обсуждаются. Да и в центральной прессе главная тема сейчас – эта чертова шавка, которая умудрилась потеряться на артиллерийском полигоне! Может, мне лучше на время забыть об оборонной политике и переключиться на что-то более актуальное? Например, на меры по спасению той собаки…

Наше совещание по основному вопросу подошло к концу. Правда, с нулевым результатом. Оставалось только переговорить с Хамфри с глазу на глаз. Насчет того самого деликатного дела… Поэтому я сказал своему главному личному секретарю, что нам с секретарем Кабинета надо обсудить несколько секретных вопросов, связанных с безопасностью, и кивнул в сторону двери.

– Вас не затруднит, Бернард?

Он послушно подошел к двери и… внезапно распахнул ее настежь! Затем внимательно осмотрел все вокруг, видимо, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Поняв, что он меня не так понял, я попросил его оставить нас одних.

Вид у него при этом был весьма подавленный, и нетрудно понять, почему: два раза в течение всего одного дня его просят покинуть помещение! Но, боюсь, ни у Джефри Гастингса, ни у меня не было иного выбора – не сообщать же ему, что сэр Хамфри, секретарь Кабинета, подозревается в серьезнейшем государственном преступлении!

После того, как Бернард вышел, мы минуты две молчали, так как я не знал, с чего начать разговор. Хамфри ждал, не проявляя никаких признаков нетерпения.

– Хамфри, – наконец-то решился я. – Нам надо кое о чем поговорить. О чем-то очень секретном.

И снова замолчал. Секретарь Кабинета сочувственно наклонился ко мне.

– Господин премьер-министр, может, мне лучше выйти? – Предложил он. – Так вам будет легче говорить.

– Это очень, очень серьезно, поверьте, – повторил я.

На его лице тоже появилось серьезное выражение.

– Очень серьезно и очень секретно?

Я утвердительно кивнул.

– Скажите, Хамфри, имя сэр Джон Хальстед вам что-нибудь говорит?

– Само собой разумеется, господин премьер-министр. Он умер не далее как три недели назад. А десять лет назад был объектом специального расследования, связанного с утечкой секретной информации, проводить которое, собственно, пришлось вашему покорному слуге, поскольку старый лорд Макивер, к сожалению, впал в слабоумие.

Я поинтересовался, нашел ли он тогда что-либо компрометирующее.

– Естественно, нет, – ответил он и довольно усмехнулся.

– Почему естественно нет? – спросил я.

– Ну, прежде всего, Джон Хальстед был одним из нас. Мы не один год были с ним добрыми друзьями. Во-вторых, вся эта скандальная история была неимоверно раздута нашей падкой до сенсаций прессой. И в-третьих, главная задача всех внутренних расследований, связанных с вопросами безопасности, – это постараться не найти никаких доказательств.

– Даже если под угрозой находится безопасность королевства?

Он рассмеялся. Искренним смехом.

– Господин премьер-министр, когда возникает реальная угроза национальной безопасности, к делу подключают Специальный отдел. Внутренние расследования правительства нужны только для того, чтобы заткнуть рот прессе. Их единственная цель – дать премьер-министру возможность встать перед парламентом и с чистой совестью сказать: «Мы провели полномасштабное расследование и не нашли никаких доказательств, подтверждающих указанные обвинения».

– Ну а, предположим, что-нибудь подозрительное все-таки обнаружится?

– Господин премьер-министр, подозрительным может считаться все, практически все, что происходит ей с нашим правительством. Например, тот факт, что вы попросили вашего главного личного секретаря оставить нас одних для секретной беседы, вполне может рассматриваться как подозрительный.

Сначала меня это, признаться, удивило, но потом я понял: он абсолютно прав! Тем более что, по мнению Хамфри, все дело было не более чем «пустышкой», ловко использованной писаками с Флит-стрит для смакования очередной скандальной сенсации.

Его поведение было настолько самоуверенным, что мне невольно представилось, как глупо он себя почувствует, когда узнает то, что известно мне. Что ж, посмотрим.

– Скажите, а случайно нет такой возможности, что сэр Джон Хальстед все-таки передавал какую-либо секретную информацию Москве? – осторожно начал я.

– Нет, это невозможно, – категорически возразил он. – Вне всякого сомнения!

– И вы готовы под этим утверждением подписаться? Даже ценой своей репутации?

– Без малейших колебаний.

Что ж, по-моему, пора наносить решающий удар.

– Знаете, Хамфри, боюсь, мне все-таки придется вам сказать, что сэр Хальстед шпионил в пользу Москвы, причем далеко не один год…

Секретарь Кабинета явно растерялся. Но ненадолго. Потому что тут же вызывающе произнес:

– Не верю! Кто мог предположить такое?

Я сочувственно ему улыбнулся.

– Кто?… Он сам. Оставил нам весь свой личный архив вместе с чистосердечным признанием. «МИ-5» полностью все подтверждает.

Хамфри лишился дара речи. Почти в буквальном смысле. Таким я своего секретаря Кабинета еще никогда не видел. И, признаюсь, мне это доставило искреннее удовольствие. Затем он что-то бессвязно залепетал, пытаясь произнести хоть что-нибудь внятное, и, наконец, сказал.

– Но… Господи ты боже мой… То есть, я хочу сказать, он ведь был…

– Один из нас? – с готовностью помог я ему.

– Ну конечно же… – Он начал понемногу приходить в себя. – Да, но это, безусловно, вызывает множество вопросов…

– Безусловно, вызывает, – охотно согласился я с ним. – Поэтому вот вам первый из них. Почему, интересно, вы не задали ему этих самых вопросов? И почему, скажите на милость, ваше расследование так быстро и, главное, так легко его полностью оправдало?

До него наконец-то дошло: мои вопросы касаются прежде всего лично его!

– Вы хотите сказать… Неужели… – снова растерянно залепетал он и смертельно побледнел.

Я заметил ему, что все это выглядит на редкость подозрительным, и заодно поинтересовался, почему он не провел расследование, как положено. Ведь, судя по данным секретного досье, того самого совершенно секретного досье, в распоряжении Хамфри были все свидетельства на удивление долгого пребывания Хальстеда в Югославии. А вскоре после его возвращения оттуда несколько наших агентов из «МИ-5», работавших за железным занавесом, почему-то были сразу же арестованы и бесследно исчезли.

Кроме того, в деле также фигурировала одна не совсем обычная переводчица, с которой сэр Хальстед проводил очень много времени. Я попросил Хамфри рассказать мне, что ему удалось про нее выяснить.

– Она оказалась русским агентом, и мы знали об этом. Русскими агентами являлись почти все югославские переводчики. Если, конечно, они не работали на ЦРУ.

– И вы даже не удосужились проследить ее дальнейшую судьбу?

– У меня было полно куда более важных дел!

Я обвиняюще посмотрел на него.

– Через три месяца после тех событий она переехала в Англию и поселилась в Оксфорде, всего в ста пятидесяти ярдах от дома сэра Джона Хальстеда. Они были добрыми соседями все последующие одиннадцать лет.

Хамфри был полностью деморализован. Хотя сдаваться, судя по всему, не собирался.

– Но за всем же не уследишь, все не проверишь, сами понимаете… К тому же никогда не известно, что именно может стать известным. Ну а если вдруг возникают очень серьезные подозрения, то следует… то лучше всего…

Он почему-то запнулся, но я помог ему закончить предложение.

– Провести соответствующее внутреннее расследование. Вы, кажется, это имели в виду?

Короче говоря, вся защита Хамфри сводилась к тому, что сэр Хальстед дал ему свое слово. Слово джентльмена. А слово джентльмена проверке не подлежит. Особенно если вы вместе учились в Оксфорде!