Типичная мидовская летаргия. Я недовольно нахмурился.

– Сколько же можно тянуть? Давно пора начать!

Сама церемония обещает быть поистине грандиозной – открытие новых больших ворот и закладка первого камня в основание, которую совершит достопочтенный Джеймс Хэкер, премьер-министр Великобритании… Затем я произнесу речь об историческом звене, соединяющем две великие суверенные державы. Пресса будет просто захлебываться от восторга. И тот факт, что наш МИД еще не все согласовал с французами, не является достаточной причиной для того, чтобы откладывать столь важный проект в тот самый момент, когда мой рейтинг в публичных опросах далеко не на подъеме!

Поэтому я сообщил секретарю Кабинета свое решение: мне необходимо как можно быстрее провести встречу на высшем уровне с французским президентом и разобраться во всем самому.

Хамфри, казалось, был потрясен.

– Мне даже в голову не могло прийти, что вы рассматриваете такой радикальный подход, – сказал он, не побоявшись даже прибегнуть к одному из самых уничижительных эпитетов своего лексикона.

– Что ж, зато теперь может…

Ему тут же захотелось подорвать мою уверенность в собственных силах.

– Господин премьер-министр, вы на самом деле уверены, что сможете сами, без требуемой профессиональной помощи, заключить это соглашение с французами?

А почему бы и нет? Что тут такого сложного?

– Да, уверен… Кстати, у нас остается много нерешенных вопросов. Я имею в виду, принципиальных вопросов.

– Да, хватает, – пожав плечами, ответил он. – И немалая часть из них непосредственно связана с проблемами суверенитета. Например: где, по-вашему, должна пролегать граница?

Граница? Как где? Там где положено, конечно. Между Британией и Францией. (Эта запись в дневнике Хэкера вполне наглядно демонстрирует некоторые его способности. Равно как и напоминает известную максиму: если бы Господу было угодно, чтобы политики могли думать, он дал бы им мозги. – Ред.) Тем не менее, суть проблемы мне была не совсем ясна.

– А что с ней не так? Где бы она сейчас ни пролегала…

– Вы имеете в виду ту самую «трехмильную зону»? – поинтересовался Хамфри. – То есть кому будет принадлежать середина туннеля?

Я действительно имел в виду ту самую «трехмильную зону», но никак не середину туннеля. Мне это и в голову не приходило!

(Естественно. Тогда в голову Хэкера приходили только возможные отзывы прессы о его персональном участии в торжественной церемонии открытия. – Ред.)

– Видите ли, господин премьер-министр, – терпеливо объяснил мне секретарь Кабинета. – В соответствии с британским подходом, каждой из сторон должна принадлежать половина, но если следовать вашей логике, то тогда, как утверждает наш МИД, большая часть туннеля отходит под административную юрисдикцию… очевидно, ООН? Или, может, ЕЭС?

Да, слава богу, хоть в этом МИД оказался прав – разделить туннель посредине было бы полностью справедливым.

– Но, господин премьер-министр, французы отнюдь не считают это таким уж справедливым. По их мнению, англо-французская граница должна быть установлена у Дувра, – снова объяснил мне Хамфри. А затем с непонятной улыбочкой добавил: – Вы, полагаю, не возражали бы против того, чтобы уступить французам пятьдесят процентов?

Руководствуясь интересами справедливости, я сказал Хамфри, что против пятидесяти процентов у меня не может быть возражений.

Секретарь Кабинета с довольным видом потер ладони.

– Да, но потребовав для начала сто процентов, французы, как всегда, будут яростно торговаться и в конечном итоге согласятся не менее чем на семьдесят пять процентов.

Коварный подход. К тому же объясняющий и непонятную улыбочку, и на редкость довольный вид секретаря Кабинета. Глупец, он думает, что ему удалось меня подловить. Да ведь никто не застрахован от ошибок! (Ненамеренно честное признание. – Ред.)

– Конечно же, – с трудом сдерживаясь, ответил я ему, – туннель надо разделить посередине. Тем самым половина туннеля остается под нашей юрисдикцией, а половина отходит французам. Это же абсолютно логично, разве нет?

– А под чьей юрисдикцией будут поезда?

Честно говоря, я об этом не думал. А Хамфри, который явно заранее подготовился к этому, буквально забросал меня на редкость раздражающими, незначительными, иногда просто мелочными придирками.

– Господин премьер-министр, если какое-либо преступление совершается во французском поезде, который находится уже в британском секторе, то, как по-вашему, в чьей юрисдикции это деяние будет находиться – в британской или во французской?

– В британской, конечно, – не раздумывая, ответил я. Он молча смотрел на меня. С самодовольной ухмылочкой, искривившей его тонкие губы. – Нет-нет, во французской, конечно, вовремя поправился я. – Нет, по-моему, все-таки в британской…

А Хамфри по-прежнему тянул резину, продолжая и продолжая задавать свои провокационные вопросы.

– Скажите, если внутри французского сектора из британского поезда выбрасывается какое-либо тело, то под чьей юрисдикцией это следует рассматривать?

– Французской? – попробовал я угадать. Никакого ответа. Тогда я попытался зайти с другой стороны. – Нет, британской… нет-нет… м-м-м…

– Ну, а если британский грузовик загружается на французский поезд в британском секторе, – безжалостно продолжал он, – то чьей считать юрисдикцию в таком случае?

К этому времени я уже окончательно запутался. (Как и раньше. – Ред.). Равно как и Бернард. Потому что, не скрывая интереса, он спросил:

– А нельзя ли разделить уголовную юрисдикцию на две ветви? Скажем, внутреннюю и внешнюю…

Хамфри его просто проигнорировал.

– Как вы думаете, господин премьер-министр, стоит ли нам установить посредине туннеля пограничный пост или нет?

– Да, стоит, – автоматически ответил я. Он, не мигая, смотрел на меня, и мной снова овладела неуверенность. – Нет, наверное, не стоит…

– А может, имеет смысл установить таможенные и иммиграционные посты на одном из концов туннеля?

Постепенно до меня начало доходить, насколько сложным и запутанным все это оказывалось на самом деле.

– Нет, – нерешительно ответил я, но затем, подумав, все-таки сказал: – Да.

– Или лучше на обоих?

Поскольку возможности и варианты решения казались бесконечными, я счел за лучшее согласиться.

– Да.

Сэр Хамфри открыто намекнул на мою нерешительность. Так оно и есть.

– Но ведь все эти вопросы, как я уже отмечал, должны решаться юристами в ходе соответствующих переговоров.

– Совершенно верно, господин премьер-министр, – подтвердил он. – Но мне показалось, вы сказали, что хотели бы решать все эти вопросы сами. Или я что-то не так понял?

– Да, не так, – раздраженно сказал я. – У меня нет ни малейшего желания копаться в безнадежно запутанных юридических хитросплетениях международного права. Мое дело – это базовые политические вопросы.

– Вот как, – произнес секретарь Кабинета, изобразив на лице нарочитое удивление. – Значит, суверенитет уже не является вопросом политическим? Надо же, как интересно.

Неужели ему нравится так зло шутить? Он ведь прекрасно знает, что я имел в виду!

(Иначе чем чересчур оптимистичным назвать это утверждение Хэкера было просто нельзя. Сэр Хамфри вряд ли даже догадывался, что премьер-министр имел в виду. Даже мы, после столь долгих лет внимательнейшего изучения его более чем откровенных дневников, до сих пор точно не знаем, что он тогда имел в виду. – Ред.)

Более того, он и не думал заканчивать свой неуместно дерзкий перекрестный допрос.

– Полагаю, господин премьер-министр, вы согласны с тем, что данный туннель должен строиться с использованием самых современных технологий?

– Естественно!

– Прекрасно. Значит, тем самым вы фактически согласились с тем, что девяносто процентов всех контрактов будут отданы французским компаниям. Кстати, вы хотите, чтобы надписи делались сначала на французском, и только потом на английском?