и на Украине шумит тишина.

Здесь я стою. Между сном и могилой.

Пахари ночи поют в небесах,

и от неведомой песни унылой

небо с овчинку и звезды в слезах...

1986

^TСОРОК СОРОКОВ^U

Поэма

К тысячелетию крещения Руси

Такой наив, такой интим,

такие робкие флюиды!..

Мы в невесомости летим

веселые, как инвалиды.

Под нами старая Москва

и все кресты Замоскворечья.

Над нами не растет трава,

не прорастая в просторечье.

И пепел десяти веков

на нищих духом оседает,

и тайно сорок сороков

во тьме, как матери, рыдают.

И то, что их в природе нет,

как нет и матери-природы,

отбрасывает тайный свет

на эти призрачные годы.

Высок останкинский костыль,

но пусто в мировом эфире,

где только вековая пыль

не спорит о войне и мире.

Эпоха видео прошла.

Идея вылезла наружу

и по-пластунски поползла,

как допотопный гад на сушу.

Жизнь поворачивает вспять,

вспять поворачивают реки,

а путь страдальческий опять

уводит из варягов в греки.

И восхищает тишина,

в которой слышен глас народа.

Кому-то родина - жена,

а мне любовница - свобода!..

Лежу с разбитой головой

на дне граненого стакана.

Вокруг по стрелке часовой

текут четыре океана.

Из ничего, из пустоты

плывут в мои ночные бденья

руководящие персты

и непристойные виденья.

Низы взбираются к верхам,

верхи во мне сознанье будят,

но так как я - грядущий хам,

меня в России не убудет.

В сугробах ядерной зимы,

на свалке золотого века,

непогрешимые умы

все как один - за человека!

А для меня давно равны

и человечество и зверство.

Любовь как антипод войны

предполагает изуверство.

Трепещущий, смотрю вперед.

А впереди под гром победный

с коня спускается в народ

позеленевший Всадник Медный.

И перед ним его страна

лежит огромная, как плаха.

Забилась в щели старина,

но ненависть сильнее страха!

А царь по-аглицки поет

и любит подпустить амура.

А царь по-плотницки идет

в Преображенское из МУРа.

Скрипит вокруг своей оси

самодержавная махина,

и Государь Всея Руси

не помнит ни отца, ни сына.

Он верит: три богатыря,

здоровые, как самосвалы,

осушат лунные моря

и марсианские каналы.

Так много планов на века,

что жить не хочется сегодня.

Крута железная рука,

а все же не рука господня!..

И замирает Третий Рим

и шепчет городам и весям:

"Мы за ценой не постоим,

зато обмерим и обвесим!..

Пока ты жив, ты полубог,

вась-вась с английской королевой,

но всех отечественных блох

не подкуешь одною левой!..

Ты можешь росчерком пера

забрать последние полушки,

но ты не сможешь, немчура,

все слезы перелить в царь-пушки!.."

Петр Алексеевич, ау!

Наш путь измерен батогами

и поздно измерять Москву

бесповоротными шагами.

Но верит бедный властелин,

что заждалась его Россия,

а что зажглась звезда Полынь,

не возвестил еще мессия.

И начинается, как встарь,

броженье на больших дорогах.

Очнись, Великий Государь!

Послушай, что поют в острогах.

Не слышит, ирод, смотрит в рот,

как гражданин на самодура.

Сперва цари идут в народ

и лишь вослед - литература.

Литература - это я.

Но кто об этом знает ныне?

Не слышит русская земля

глас вопиющего в пустыне.

Златая цепь добра и зла

облагороживает лица,

и от двуглавого орла

рождается стальная птица.

Она взлетает, как топор,

взлетает - и садится в лужу.

Но этот пламенный мотор

в себе подозревает душу!

И не одну, а тонны душ,

а - кубометры, киловатты,

где все: и глад, и мор, и сушь,

и сплошь и рядом - демократы!

Где кто не с нами - против нас,

и любера, и хор цыганский,

где и ВАСХНИЛ, и ВХУТЕМАС,

и мертвый час резни гражданской,

и клок боярской бороды,

и Оружейная палата,

и три столетия Орды

внутри душманского халата,

и Колыма, и Сталинград,

и к звездам райская дорога,

и Бог, что пусть не во сто крат,

но вдвое больше полубога!

И в том, что Он - и миф, и взрыв,

и формула, и откровенье,

такой интим, такой наив,

такое светопреставленье!..

По-бычьи на брегах Невы

мычит священная корова,

и гордо восседают львы

на яйцах из гнезда Петрова.

Я вас люблю, цари зверей,

я вас люблю, цари природы,

я вас люблю, цари царей,

люблю, но я - другой породы.

Я тот, кто выпал из гнезда,

кому нет времени и места.

Гори, гори, моя звезда!

Идет на бойню марш протеста.

Осатанел глагол времен,

и социальная нирвана

с цепи спустила Тихий Дон

безалкогольного дурмана.

Не стало истины в вине,

и робот выжимает соки,

дабы прочухались на дне

в своем отечестве пророки.

Но я еще не весь опух,

не упиваюсь самоедством

и раздражаю русский дух,

из цели сделавшийся средством.

Вотще помадою губной

меня помазала столица.

В России клетки нет грудной,

где не сидит стальная птица.

Но эта курочка смогла

снести яички при Батые.

Как на закате купола,

горят скорлупки золотые!..

Такой наив, такой интим,

такая мирная планида!..

В своих скорлупках мы сидим

и не показываем вида.

Нас тьмы и тьмы. Нам нет числа.

Да мы и не вникаем в числа,

не зная ни добра, ни зла,

ни политического смысла.

Мы сон вкушаем наяву

и пьем денатурат без меры,

но уж когда спалим Москву

во имя родины и веры,

тогда как треснет скорлупа,

ужо друг дружку позабавим:

кишкой последнего попа

последнего царя удавим

и понастроим лагерей,

и проведем газопроводы

в раю без окон без дверей,

где все рабы своей свободы.

...Посередине жития,

один как перст себе подобный,

все чаще ощущаю я

животный страх, но смех утробный

небрежный плод мужских забав,

бессонниц, легких вдохновений

пикантней всех других приправ.

На помощь, мой веселый гений!

Люблю тотальное добро!

И что есть силы, что есть мочи

люблю влагалища метро,

открытые до часу ночи!..