Мост под ними продолжал дрожать, и Стилет уже знал почему. В следующий момент заскрипели тормоза - преследователи прибыли. Стилет и Зелимхан стояли с поднятыми руками.

Майор Бондаренко находился в первом милицейском "форде". Он видел, как открылась задняя дверца черной "Волги", и видел, что вышедшие из автомобиля Воронов и Зелимхан подняли руки.

- Вроде бы сдаются, товарищ майор.

- Так, ближе... Карпов, готов? Зелимхан - огонь на поражение. Бить в голову.

- Так точно.

- Если капитан Воронов окажет сопротивление, - кивнул майор Бондаренко, - тоже...

- Они же сдаются, товарищ майор.

- Все!

- Но... капитан Воронов...

Майор Бондаренко повернул голову:

- Карпов...

- Есть, товарищ майор. Бить на поражение.

* * *

Стилет слушал скрип тормозов и смотрел на приближающиеся автомобили. Знаки... Когда-то Дед научил их с Максом читать знаки. И опять это было как в замедленной киносъемке. Мост продолжал дрожать, Стилет не мог слышать того, что говорил майор Бондаренко, но видел руку, передергивающую затвор. Он видел, как тускло блеснула вороненая сталь и как пространство внутри милицейского "форда" стал наполнять дрожащий бархат (знаки?): это не было просто подготовкой к задержанию, внутри этого автомобиля уже все решено, и сейчас просто произойдет хладнокровное убийство. И Стилет знал, что не сможет помешать. Или следующим будет он сам. Голограмма с четким рисунком поднимающегося дула автомата (сколько осталось секунд: две, три?) и размытыми краями. Но нет, не совсем размытыми... Мост продолжает дрожать. Тяжелые товарные вагоны. Поезд идет достаточно быстро. Сейчас. Внизу. Под мостом. Вот исчезает рефрижератор, за ним пульмановский вагон (сколько осталось: секунда, две?..) и полувагоны. Большие четырехосные полувагоны с примерзающими мешками. Что обычно возят в мешках, в таких вот больших мешках из стекловаты?

- Прыгаем, - процедил Стилет, не поворачивая головы.

- Что?

- Прыгаем, мать твою!

В следующий миг он уже увлекал Зелимхана к краю моста, к парапету, крепко держа его за руку:

- Прыгал в детстве, как козочка? А?! - Теперь у Стилета есть время, нужно прицеливаться, майор Бондаренко. И теперь он не будет стоячей мишенью. Ни для какой суки и никогда. - Прыгал?! Как горная козочка?

- Ты совсем сумасшедший, - прошептал чеченец.

- Давай. - Они уже поднимались на парапет. - Рябчик, выхожу на связь. Дискета на трех вокзалах, проконтролируй лично... Ну, дава-а-а-а-й1!!

И в следующую секунду ни Стилета, ни Зелимхана на парапете не было. Рябчик слышал их крик и видел, как они полетели вниз, связанные сталью наручников и размахивая свободными руками. Потом он видел, как они приземлились, делая кувырок через голову, все вроде бы нормально. А потом вагон исчез под мостом.

"Какой же он псих, - подумал Рябчик. - Господи, метров десять, и поезд гремит. Псих. Только за этого психа я любого наизнанку выверну".

- Вы понимаете, что наделали?!

Это был голос майора Бондаренко. Рябчик повернул к нему голову и какое-то время пристально смотрел в глаза. Затем улыбнулся:

- Спокойно, майор, спокойно. Не меси мне эту бодягу. Вы собирались стрелять, хотя они стояли с поднятыми руками. Мы видели. И это была единственная возможность спасти пленного. Не получилось. Да, майор? А теперь мы спокойно разберемся, кто санкционировал твои действия. Как понимаешь, Воронова ты уже не получишь. До ближайшего перекресточка где-то километрик... Выкусил, да, майор? И уж жопа у тебя будет в пене до самого дембеля! Это я тебе обещаю. Лично. А зовут меня Коля. Рябчик. До дембеля, майор! Пидоры вы сраные. Огонь на поражение. Выкуси тебе, а не Стилета!

Владимир Ильич по прозвищу Лютый

Это могла бы быть история удивительной мужской дружбы, если б их пути так не разошлись. Зародилась эта дружба еще в детстве, как бывает со всеми самыми чистыми дружбами на свете.

В седьмой "Б" класс московской школы № 335 прибыли два новеньких: улыбчивый и тихий мальчик по имени Игнатик Воронов и крупный, с рыжими кудрями и весь в веснушках Лавренев Володя, по батюшке - Ильич. Последнего из-за такого сочетания имени и отчества попытались прозвать Лениным, что в общем-то сулило определенные неприятности в те времена и совершенно не вязалось с активным нежеланием рыжего хоть как-то постигать преподаваемые науки. Но не пропадать же такому интересному имени-отчеству, и рыжего прозвали Лысым, хотя позже он получит куда более суровую кличку. Но тогда в классе верховодил Филатов - Филя, он милостиво раздавал прозвища, казнил и миловал, был суров, драчлив и часто беспощаден. Филя установил в этом маленьком коллективе строгую иерархию, короновавшись на "короля" и окружив себя несколькими услужливыми приближенными. Остальным была отведена роль "шестерок", общаясь с которыми, Филя даже не унижался до имен, предпочитая формулу:

- Шаха, бегом сюда...

Оппозиции в классе не было, были лишь изгои - пара отличников из числа маменькиных сынков, помешанный на ботанике Огарков по прозвищу Сопля и отстающий от всего и так не отличающегося особой интеллектуальностью класса Миша - Ганыч. Ганыч имел проблемы - он был из тех, кого называют "умственно отсталый", и преподаватели всерьез сомневались, что он дотянет со всеми хотя бы до восьмого класса. Но из компании изгоев Филя снисходительно относился лишь к Ганычу. Папаша Фили периодически находился в "отсидках", и сынок полностью овладел блатным жаргоном и тонкостью межличностных тюремных отношений. Поэтому, когда один из заместителей попытался было поднять бунт, Филе хватило всего нескольких выражений:

- Ты чего, профура, кипеш подымаешь? Шаха, в козыри метишь?! Сгною на параше, падла!

Расправа была суровой. Класс под четким руководством Фили, что находило молчаливую поддержку некоторых учителей и самого класрука, собрал огромную кучу металлолома, и бунтарю пришлось в одиночку три раза переносить кучу с места на место. Особенно страшной пыткой была ржавая четырехконфорочная газовая плита. Ее с трудом сдвигали три человека, и провинившийся мальчик соорудил что-то вроде салазок из труб и проволоки, но они периодически разваливались, и при всех нечеловеческих усилиях плита подавалась лишь на несколько сантиметров. На глазах бунтаря выступили слезы, он уже качался от усталости и напряжения, но Филя лишь улыбался, покуривая сигарету "Пегас". Когда же в третий перенос кучи мальчик просто повалился сверху на плиту, Филя снисходительно выставил вперед свой кожаный ботинок. Он был размера на два ему велик (Филя донашивал за отцом) и весь в комьях октябрьской грязи.