Нет, что ни говори, а отгульные дни за переработку - великое благо. На суше-то нефтяники каждый божий день вкалывают, а такие, как он - и без выходных, а тут...
Сергей приоткрыл глаза и покосился на стенные часы. Часы были старые, в темно-вишневом деревянном корпусе с маятником, украшенным накладкой из слоновой кости, от деда остались, фирмы, чьё название "Mozer" шрифтом с завитушками было выведено в верхней половине циферблата. Ребёнком он слушал их солидный баритональный бой, короткий - каждые четверть часа, и почасовые куранты. Потом пару лет они отбивали время с хрипом и скрежетом каких-то пружин, а потом и вовсе замолчали, но время показывали исправно, и Сергей решил их до поры не беспокоить.
"Ого, половина девятого, а девчонки всё спят... Разбаловались у бабки с дедом, а у Юленьки школа на носу, надо будет поговорить с родителями, да и Маринке внушить... Подумать только, уже без пяти минут, ну, пусть без двух недель, первоклассница," - его мысли плавно потекли в новом направлении, ведь как будто совсем недавно он дежурил в приёмных покоях родильного отделения Сабунчинской больницы, с надеждой и опаской вглядываясь в каждую выходящую нянечку и сестричку, пока, наконец, одна из них, оглядев нескольких таких же настороженных мужчин явно кавказской внешности, обратилась прямо к нему: "Черкасов, Вы Черкасов?, - он машинально отрицательно мотнул головой, но тут же спохватился, - я..., нет, не я... но, в общем, это мне... ну как?"
"Как, как... ох, уж мне эти папаши - смотри, и фамилию позабыл... Всё в порядке у тебя. Девочка, три восемьсот, рост сорок девять, и мама в порядке, иди, милок, завтра фамилию вспомнишь, придёшь..."
Сергей резким движением скинул себя с кровати, на цыпочках подошёл к двери в детскую комнату и приоткрыл дверь; Юлька спала, свернувшись калачиком под простынкой, натянутой до подбородка, Яночка же, наоборот, раскинулась по диагонали кроватки, задрав ручонки, с торчащими из-под сорочки по колени голенькими ножками. Простыня валялась на полу, и Сергей быстро укрыл малышку, подоткнув для надёжности простынку под ноги. "Ладно, пусть уж досыпают, лапочки... Вот начнётся школа, садик - тогда и займёмся дисциплинкой" - подумал Сергей, вернулся в спальню и, обувшись в свои старые "боксёрки" на шерстяные носки, вышел через кухню в сад.
Для середины августа погода с утра стояла вполне сносная - не больше двадцати градусов с лёгким ветерком с моря, но это нежаркое пока солнце вставало на безоблачном небосводе, что предвещало дневную жару, достойную понятия "бакинское лето".
Лёгким спортивным шагом он прошелся по своему "вишнёвому саду", в котором вишни, однако, занимали подчинённое положение, хотя летний урожай десятка деревцов до сих пор помнился вкусом и запахом, а его вещественные доказательства в виде варенья и джемов постепенно расходовались из батарей "закатанных" банок материнского и маринкиного запасов. Главными же, безоговорочными родоначальниками сада являлись высокое раскидистое инжировое дерево, обещающее вскоре разродиться многими сотнями янтарных плодов с медовой серёдкой, и метрах в восьми не уступающий ему в породистости тутовник с набухающими по весне крупными чернильно-фиолетовыми ягодами хартута (чёрного тута). Между ними, как и обычно в весеннее-летне-осенний период, был натянут гамак - любимая "лежалка" и "каталка" обеих девочек, а заодно и объект раздоров, когда Яночке необходимо было взобраться на него именно тогда, когда в нём покачивалась Юленька. Со слов покойного деда он и дом-то начал строить здесь из-за этих бесхозных тогда деревьев, а уже позже занялся другими "фруктиками" вишенками да яблоньками, чтобы главным "не скучно было".
Сергей перешёл на бег трусцой, на ходу притормаживая для "обработки" тени, когда она появлялась на заборе, и пританцовывая, как на ринге в юности, демонстрировал ей прямые, хуки и оперкоты, нырки и уходы из арсенала давних лет, пощёлкал "грушей", приспособленной для него отцом на боковой стене дома, лет этак двадцать пять назад...
- Папа, папка, ты где, на "груше"?, - услышал призывный глас младшенькой, - мы уже вштали, Юлька жубки чиштит, а я голодная, - доложила без видимой причинно-следственной связи беззубая Яна подхватившему её на руки отцу.
- Так ты тоже почисть те, что остались, умойся и будем завтракать. А то заспались мы все сегодня, а дела стоят...
- А какие дела, пап?
- Ну как же, посмотри сколько листочков попадало в саду на дорожки, замести надо? А в парк на аттракционы сходить надо? А в кафе-мороженое заглянуть надо?
- Ой, вшё надо, папка, - она соскочила на пол, - Юля, Юля, быштрей, у наш делов много...
Когда Марина около трёх вернулась из школы, девочки занимались сервировкой стола к обеду, а Сергей руководил этим процессом, сидя с газетой в кресле напротив телевизора. Юля уже расставила тарелки, хлебницу, и раскладывала столовые приборы, поручив Яне разложить бумажные салфетки. Та вытащила из пачки несколько штук и, сопя и водя высунутым языком из стороны в сторону, начала старательно разрывать каждую на четыре части.
- Яночка, ты что делаешь?, - заметив её занятие, спросил Сергей из своего угла.
- А я потом их тругольничком шложу и в штаканчике на штол поштавлю, последовал обстоятельный шепелявый ответ.
- Нет, я спрашиваю, почему ты их делишь на четвертушки?
- А я, как в кафе...
Пришлось объяснить, не подрывая престижа общественного питания:
- Видишь ли, в кафе приходит много народу, на всех, наверное, салфеток не хватает, приходится делить, а нас всего четверо, салфеток много, клади уж целые...
Как может уловить ребёнок связь между ценой салфетки или повторно используемых одноразовых ложечек и благосостоянием руководства кафе? Даже не всякий взрослый задумается над тем, например, что стоящий в углу гастронома огромный, весом за тонну рулон обёрточной бумаги будет в итоге продан ему по цене продукта, в неё завёрнутого - сыра, колбасы, сахара. А чьё-то робкое замечание о бумажном противовесе встретит презрительное: "Падумиш, грамм менше... На тебе болше..." - и соответствующий щедрый жест, вызывающий осуждающие взгляды очереди на "крохобора".