Приунывший было Хандадаш приободрился:

- Наталья Ивановна, ну подумайте сами, даже если там остался маленький проём, на "пешеходе" за культбудкой, зачем туда человеку ночью ходить?

- Зачем? А пописать захотел, к примеру, а до туалета далеко, тридцать два метра, ветер штормовой, площадка освещена, а за будкой - в самый раз. И фигура у него не моя - запросто мог оступиться и пролететь вниз... Хотя я теперь так не думаю...

Оба главных инженера удивлённо воззрились на следователя.

Эрнест знал, что так называемые "списки Лизки" были последним завершённым делом Натальи Ивановны в Нефтегазодобывающем Управлении (НГДУ) "Каспвостокнефть". Наверное, она и вспомнила о нём ассоциативно, из-за единого начала - "человек в море".

История была громкая - в расследовании и обсуждении этого дела и его последствий участвовали, как и теперь - и милиция, и спасатели, и врачи, а также руководители почти всех предприятий НГДУ, а уж не злословили и не фантазировали по поводу происшествия только самые ленивые.

Собственно, начало этой истории было положено в кабинете Эрнеста Аркадьевича, куда в один прекрасный день, года полтора тому назад, спросив разрешения, вошла молодая женщина приятной наружности с бросающейся первым делом в глаза ярко рыжей пышной причёской:

- Здравствуйте, меня зовут Елизавета Фёдоровна Чернова, мне порекомендовала обратиться к вам моя соседка по дому, Катя Воронцова, она здесь работает, и им нужны люди...

- Садитесь, пожалуйста... , - он, кажется, понял, почему она величала себя по отчеству, - скажите, Фёдор Чернов - ваш родственник?

- Это мой отец, а Вы его помните? Он же ушёл на пенсию лет пятнадцать назад, а уже лет десять, как умер.

- Да, я его ещё застал, толковый был буровой мастер, мы у таких учились... Несколько лет вместе работали... И на похоронах я был..., Карев вспомнил, как кто-то кивнул ему тогда на рыжую девочку, суетившуюся на поминках: "Поздний ребёнок Феди, ещё и школу не кончила", - так чем можем, Елизавета Фёдоровна? А на фамилию свою Вы совсем непохожи, между прочим...

- Да уж... В школе меня по-доброму звали Рыжиком, а со злости Мухомором, - она улыбнулась красивой белозубой улыбкой, и продолжила, - я бы хотела у вас работать.

Он мельком взглянул на её ухоженные руки с ноготками вишнёвого цвета и спросил так, на всякий случай:

- А Вы знаете, где работает Воронцова?

- Не очень. В каком-то цехе, я забыла название...

- В тампонажном. Они цементируют стальные колонны в скважинах. Мешок с цементом - 50 кг, а в скважины надо успеть закачать за 40-50 минут до пятидесяти тонн цемента, это до тысячи мешков на пятерых рабочих... Цементная пыль столбом, марлевые респираторы... Мужчины не выдерживают уходят... Катя вот держится, уже лет восемь. Хотите попробовать?

- Ммм... Не знаю...

- Где Вы работали до сих пор? И почему решили, что здесь лучше?

- В издательстве газеты "Бакинский рабочий", корректором, вот трудовая книжка, - она порылась в сумочке и положила документ на стол Карева, - а ушла, потому что их ста десяти рублей даже на чулки и помаду не хватает... , - она опустила голову, - меня, правда, предлагал "озолотить" начальник отдела, но очень уж омерзительный тип...

Эти подробности Эрнеста уже не интересовали, но он посчитал своим долгом помочь дочери дяди Феди Чернова. Он поднял трубку телефона и попросил соединить с отделом кадров НГДУ.

- Валентина Игнатьевна, добрый день. Карев. Тут у меня сидит опытная работница газетного издательства... Да нет, не интервью... Техничка корректор, машинистка, секретарь. Работа нужна. Кстати, дочка нашего бывшего бурового мастера. У меня в этом плане полно, а у вас в приёмной я вчера обратил внимание на Шурочку в профиль - по-моему, ей давно пора в декрет. Если надо, я звякну вашему управляющему. И Вы ищете? Ну, прекрасно, посылаю к вам, спасибо, её Лизой зовут, то есть Елизаветой Фёдоровной Черновой. Появятся у вас крепкие мужики, посылайте ко мне. Долг платежом... Ну, пока.

Так "Лизка" появилась на морском промысле, а уже через год Эрнест благодарил Бога за то, что она не оказалась в штате его Управления буровых работ, а волею случая поступила "секретарщицей" в НГДУ. Не хватало ещё буровикам при их и так неспокойной, богатой на ежедневные сюрпризы жизни, погрязнуть в разборке сложной бытовухи.

А дело в том, что в конце прошлого лета, ранним утром молодой парнишка, один из "тружеников метлы" в посёлке на сваях, состоящем из десятка двухэтажных общежитий, контор, магазинов, оранжерей, пассажирского причала с любовно высаженной в огромных кадках аллеей "Приморского бульвара" и даже Домом Культуры, вдруг взволнованным криком призвал к себе товарищей. Подбежавшим мужчине и женщине, "соратникам по оружию" он, потерявший от неожиданности дар речи, лишь показал рукой за ограждение эстакады, а сам закорчился в рвотных конвульсиях.

На почти штилевой воде лицом вниз, раскинув руки и ноги, плавно покачивалась рыжеволосая женщина. Платье её, подолом зацепившееся за обрез чуть выступающей из воды старой ржавой сваи, было надорвано от пояса и ниже, обнажая из-за отсутствия нижнего белья белоснежные ягодицы, а длинные распущенные волосы, сбившись в отдельные пряди, извивались на поверхности воды живыми багровыми змейками.

Женщина - "дворничиха" всплеснула руками:

- Господи, да это ж рыжая шалава Лизка из Управления... Догулялась, значит... Кто ж её так-то, насмерть, поди... А ты, Мамед, что стоишь, как дубина стоеросовая, уставился на голожопую бабу, - набросилась она на "коллегу", - беги за спасателями в восьмое общежитие, Тофика разбуди милицию в десятом, нет, сначала к дежурному по Управлению, давай быстро...

Мамед уже с нетерпением ожидал окончания её командной тирады, как горячая скаковая лошадка перед стартом, разве что не ржал и копытом не бил.

- Одын минут, Фрося, всо сделим, - и понёсся выполнять.

- А ты давай подальше отсель, раз тебя от мёртвых выворачивает, войны вы не видели, малолетки... И не дай вам Бог, - добавила после паузы. Себя Фрося назначила наблюдателем и охранником жертвы преступления.

... Экспертиза обнаружила синяки и кровоподтёки на теле, свидетельствующие о неоднократных избиениях, удар по затылку тяжёлым предметом, признаки сексуального насилия. Прибывшая назавтра для формального опознания мать Лизы была потрясена происшедшим, но не устраивала истерик и показных причитаний, а подписав акт, в беседе с Натальей Ивановной лишь сокрушённо покачивала головой: