Мацуока, не читая, сунул документ в карман и ответ дал 22 апреля 1941 года, уже вернувшись в Токио. Мацуока писал: "Вы, Ваше превосходительство, можете быть уверены, что внешняя политика Японии определяется после беспристрастного рассмотрения всех фактов и весьма тщательной оценки всех элементов положения, с которым она сталкивается. В то же время никогда не упускается из виду великая расовая цель и создание в конечном итоге условий, отвечающих тому, что в Японии называют "Хакко ицию" ("восемь углов мира под одной крышей". - Н. Я.), - японской концепции мира, где не будет ни завоеваний, ни угнетения, ни эксплуатации какого бы то ни было народа. Коль скоро решение будет принято, то мне едва ли нужно указывать Вашему превосходительству, что оно будет претворяться в жизнь твердо, но весьма осмотрительно, с учетом всех деталей меняющейся обстановки". Извлечь что-либо рациональное из этого потока трескучих фраз было невозможно. Недаром в Берлине, оценив красноречие Мацуока, преподнесли ему при прощании знаменательный подарок - звуковую киноустановку.

Советский Союз остро ощущал угрозу фашистской агрессии всему человечеству. В канун войны советская дипломатия упорно работала, пытаясь создать систему коллективной безопасности для предотвращения нового мирового конфликта. В результате политики западных держав, пытавшихся направить агрессоров на СССР, решить эту задачу не удалось, в Европе разразилась война. Заключение СССР и Германии пакта о ненападении сорвало попытки организации коллективного "крестового похода" против Советского Союза. Умелое использование советской дипломатией противоречий в агрессивном лагере оказало громадное воздействие на обстановку на Дальнем Востоке.

Соединенные Штаты не были готовы к войне, и даже мысль о том, что придется в ближайшие месяцы поднять оружие, пугала высшее американское командование. Адмирал Г. Старк откомментировал весной 1941 года: "На доллары нельзя купить вчерашний день". Командующему Тихоокеанским флотом США 27 мая он пишет: "Вы, естественно, спрашиваете - предположим, японцы пойдут на Голландскую Индию. Что тогда мы будем делать? Я не знаю и полагаю, что на нашей зеленой земле нет никого, кто мог бы сказать это вам"{124}.

Пока Советский Союз не был связан в Европе, японские лидеры опасались очертя голову броситься в военные авантюры, в первую очередь в сторону Южных морей. Летом 1940 года японские милитаристы не использовали благоприятной для себя обстановки только потому, что учитывали роль СССР как фактора мира на Дальнем Востоке и Тихом океане. На этот счет один из лидеров группировки, настаивавшей на южном направлении агрессии, генерал Койсо, не оставил никаких сомнений. В октябре 1940 года он публично предостерег: "Осуществляя движение на юг против волков, надо остерегаться тигра с северных ворот"{125}. После того как Германия, на взгляд токийских политиков, вероломно нарушила "антикоминтерновский пакт", подписав договор о ненападении с СССР, они все более склонялись к мысли, что пора нормализовать отношения между Советским Союзом и Японией.

13 апреля 1941 года в Москве был подписан пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией сроком на пять лет. Заключение его вызвало известное замешательство в Берлине, а правительства Англии и США были повергнуты в смятение. Если гитлеровское руководство, хотя и неприятно пораженное самостоятельностью своего союзника, понимало, что Япония в конечном счете отплатила Германии той же монетой, то в Вашингтоне и Лондоне просто не могли простить "неблагодарности" японских милитаристов. Японцы нагло обманули ожидания американских и английских политиков, которые в предвидении войны между Японией и СССР давно создали тепличные условия для японской агрессии на Дальнем Востоке. Вместо похода на СССР, о чем Токио громогласно твердил многие годы, Япония подписала пакт о нейтралитете с Советским Союзом!

Американская печать не замедлила разъяснить фатальную ошибку Мацуока. Одна из статей такого рода настолько понравилась членам конгресса, что была включена в текст официального отчета о работе конгресса - "Конгрешнл рекорд". По тем временам немалое достижение. Как заметили Г. Прандж и дорабатывавшие после его смерти книгу "Пёрл-Харбор: вердикт истории" Д. Голдингейн и К. Диллон: "Если что и поражает на страницах "Конгрешнл рекорд" за 1941 год, так это почти полное отсутствие обсуждения или комментариев по поводу Дальнего Востока.

Мелькают страницы, но не упоминается даже слово Япония"{126}.

В статье подчеркивалось: "Заключен пакт о взаимном нейтралитете, но отнюдь не пакт о ненападении. А это громадное различие. Если бы был подписан пакт о ненападении, то он явился бы большим облегчением для Японии, позволив ей проводить более смелую политику в отношении Соединенных Штатов в теперешней напряженной обстановке... Нынешний пакт не помешает России объявить войну Японии, когда последняя будет находиться в войне с США... Коротко говоря, Россия может быть и нейтральной в японо-американской войне и в то же время стать ее активным участником по собственному желанию"{127}. Анализ носил, несомненно, провокационный характер.

Профессиональные американские дипломаты, зная японских милитаристов, комментировали пакт далеко не истерически. Дж. Грю пометил в дневнике, что японская печать пишет о пакте "со сдержанным одобрением, но отнюдь не с энтузиазмом". Оценивая настроения в Токио, он выделил следующее: "Есть признаки, указывающие на то, что полной уверенности, влекущей за собой продвижение на юг, в отношении позиции северного соседа не испытывают". 21 апреля 1941 года он разъяснял государственному секретарю: "Будущее развитие советско-японских отношений в значительной степени зависит от того поворота, который примет война в Европе, и от размеров действительной или потенциальной угрозы Советскому Союзу"{128}.

Подписав договор о нейтралитете с Японией, Советский Союз, исходя из иных посылок, делал выводы, аналогичные положенным в основу плана "АБЦ-1", - о приоритете европейского театра. Хотя на верность японских милитаристов своим обязательствам полагаться не приходилось (Тодзио, например, категорически отрицал, что пакт способствовал принятию в Токио решения об экспансии на юг) и СССР был вынужден сохранить значительные силы на Дальнем Востоке, пакт о нейтралитете с Японией дал возможность стратегически разграничить Европу и Дальний Восток, сосредоточить внимание на опасности, исходившей от фашистской Германии.

Так развитие событий - угроза держав "оси" всему человечеству закладывало объективные предпосылки для создания антигитлеровской коалиции. Но весной 1941 года ни Белый дом, ни государственный департамент не оценили по достоинству усилия Советского Союза. Там не пожелали даже проследить очевидную связь между пактом о нейтралитете и непоколебимой решимостью СССР отстоять свои дальневосточные рубежи.

Э. Лейтон, решая ограниченную задачу защиты чести мундира своего кумира адмирала X. Киммеля, походя вскрыл глубинные мотивы реакции Вашингтона на советско-японский пакт о нейтралитете: "Президент со своими начальниками штабов проводили все новые сокращения Тихоокеанского флота не только из-за приверженности их к стратегии "Европа прежде всего". Когда в апреле принималось решение об этом... предполагалось, что сползание к решительной конфронтации на Тихом океане может быть предотвращено какими-то изощренными дипломатическими маневрами. Перспектива оттепели между Токио и Вашингтоном ослепила высшие штабы флота и армии в нашей столице и привела их к серьезнейшему промаху"{129}.

Воистину, кого боги хотят покарать, того лишают разума! Американские политики, хотя и имели перед глазами горькие плоды довоенной политики "невмешательства", по-прежнему не оставляли надежд, что можно отвести угрозу от США, побудив Японию избрать объектом агрессии Советский Союз.

Вашингтон: политика "баланса сил"

Традиции американской внешней политики, восходящие к "отцам-основателям" заокеанской республики, заключаются в том, что Соединенные Штаты всегда стремились извлекать выгоды для себя из войн в Европе и Азии. Собственно, на этом в известной степени и основывалось благополучие США. Их правительства не спешили вступать в крупные вооруженные конфликты, а выжидали ослабления борющихся сторон, чтобы затем бросить решающую гирю на весы войны и мира.