Одну девушку-человека Баскер едва не изнасиловал; я еле оторвал Баскера. Хватит с нас случайых жертв! Но девушка оказалась не просто девушкой - девушка оказалась секретаршей того самого проклятого риэлтора.
Мы искали подходы к риэлтору. Он был для нас делом чести. После него мы могли бы жить тихой спокойной жизнью: читать Короленко, листать Левитана, обращать внимание на девушек - собак. А пока нам оставалось одно - быть как можно ближе к врагу.
Баскер прошел кинопробы и должен был сниматься в кино, финансируемом риэлтором, в роли Каштанки. Но Баскер не желал служить полотенцем. С его темпераментом он привык, бедный пес, чтобы полотенцем служили ему. Иногда риэлтор приезжал на съемки - но даже на съемках он все равно был в четырех кольцах охраны. И вообще он, кажется, не любил кино. Его больше интересовало, как плохие бляди будут поливать хомяка Блюма духами и засовывать его друг в друга. Дедушку, между прочим, играл знаменитый актер, очень похожий на риэлтора. Бас его даже едва не загрыз вместо риэлтора.
Но потом Бас вспомнил, что жизнь он начинал Каштанкой, и играл все лучше и лучше. Как он был хорош в финальных кадрах! Как он бросился на шею своим хозяевам! Как говорили его глаза, что никогда он не продаст идеалы, сколько бы риэлторы и плохие бляди ни заставляли его служить полотенцем! И как он страдал за своего друга хомяка Блюма, политого блядскими духами!
Заплакала вся съемочная группа. Заплакала даже костюмерша Галя, не плакавшая со дня похорон Сталина. Даже я заплакал. "Да Вы, батенька, актер, и актер истинный", - обнял Баскера другой истинный актер, игравший дедушку, не скрывая слез. Впервые в жизни заплакал и финансировавший кино богатый, как сволочь, риэлтор. Из четырех колец охраны два тоже заплакали. Два кольца держались, но два уже не могли. Риэлтор потерял осторожность и тоже хотел обнять Баскера.
Только этого Баскеру было и надо. Он ощетинился, подпрыгнул и пролетел над всеми кольцами охраны.
Два кольца охраны рыдали и Баса не тронули. Но два остальных кольца разорвали Баскера на куски. Баскер успел риэлтора только укусить, как шкодливый вонючий дворовый пес, а не загрыз и не выгрыз, как беспощадный мститель Баскервиль.
Баскер не оставил потомства. Риэлторы теперь снова хозяева жизни, и никто их уже не испугает.
Зачем на бульварах поставили памятники Высоцкому и Есенину? Что они сделали? Кого они, алкоголики несчастные, взбудоражили? Никого не взбудоражили. А Баскервилька взбудоражил! Вот кому просто необходим памятник! И в нас, людях, при одном только взгляде на этот памятник моментально проснется светлое доброе начало. И вести себя мы, люди, будем соответственно ты подойдешь и ударишь риэлтора по голове! Она подойдет и ударит риэлтора по голове! Он подойдет и ударит риэлтора по голове! Мы, люди, все подойдем и ударим риэлтора по голове! И не будет никакого риэлтора. Зато в мире будет чище, ярче, добрее, светлее и лиричнее; в нем будет лучше пахнуть для русского литературного носа, а Холстомер, дядя Ваня и королева Марго перестанут ворочаться и уснут теперь уже навсегда.
Но богатый, как сволочь, риэлтор свое получил. Укушенный Баскером, он стал много пить, у него постоянно болела голова, он уже не только финансировал фильм, но и сам снимал фильм, в конце концов превратившись в большого русского кинорежиссера. И тогда уже окончательно допился и сошел с ума.
Гуляя по бульварам, я вспоминал о Басе. По аллее шли два отвратительных толстых риэлтора, вполне довольных собой, количеством измученных ими сосков и раздавленных лапок. Из-за кустов выскочил щенок - ну абсолютно вылитый юный Баскервилька, только лоб с пятном наоборот; лобик вот весь белый, а пятно-то на лбу - черное. Он внимательно осмотрел риэлторов и неожиданно смело на них залаял. Кажется, скоро Баскер будет отомщен - чтобы проклятые риэлторы никогда не забывали, кто в этом мире истинный хозяин!
Дрожащая тварь
Молодой филолог Виктор Петрович возвращался домой с работы. Могла бы и хуже быть, да только хуже не бывает; жизнь русской интеллигенции известна.
Суровая трудная зима еще не начиналась, а безобразно жаркое лето никак не кончалось; была не то промозглая ядовитая весна, не то угрюмая дождливая осень.
Земля горела под ногами и уходила из-под них. Одинокая звезда над городом напоминала растянутый во все стороны презерватив. Университетский комплекс был похож на гипертрофированный интернат закрытого типа для сирот с дурной наследственностью, а зоопарк - на заурядный мясокомбинат на открытом воздухе.
Очень хорошо и удачно получилось, что Виктор Петрович был молодой, потому что и без того все отвратительно, так к тому же еще пожилой ученый домой в метро едет - тогда уж оно того, было бы совсем никуда!
У Виктора Петровича была с собой книга - известный роман "Воскресение", а это неудивительно, Виктор Петрович много занимался Толстым еще с юных лет и даже до сих пор любил его, хотя и немного побаивался. Виктор Петрович один был хороший, а все вокруг были плохие, он с отвращением смотрел по сторонам на бесцветные лица любой национальности, и Кьеркегора до сих пор не издали, когда же, когда будет духовный взрыв?
От напряжения у Виктора Петровича стала капать кровь из носа, как будто он был еще совсем маленький и не филолог.
Вчера Виктор Петрович видел кино. Чудесное кино! Молодая американка, прелестная, как фарфоровое яблочко, само собой - блядь последняя, начинает мстить своим угнетателям, не то мафии, не то инопланетянам и постепенно всех убивает. Особенно хороши были последние кадры, когда волосы на ее пизде развеваются в такт бодрому маршу. Виктор Петрович плакал, когда смотрел финал. Он испытывал давно не посещавшее его чувство покоя и полного удовлетворения.
Ночью Виктор Петрович долго не мог заснуть. Пробовал читать, потом писать, потом снова читать, потом ему показалось, что у него в голове завелись вши и гниды; он тщательно помыл голову и долго лежал на спине, постоянно задавая себе один и тот же вопрос: "Какого хера?" Утром он встал американкой-проституткой, которая мстит, но что и как было не так-то просто.
Виктор Петрович решил прогуляться, погода сегодня хорошая, октябрь уж наступал на февраль, достать чернил (где?) и плакать, было бы над чем, нет, думал Виктор Петрович, плакать - хуй им всем, мне нужно серьезное дело!
У выхода из метро продавали календари - разноцветные, красивые, сильные, свежие, умные, страстные... На каждом была женщина, как правило, голая, но после той американки Виктор Петрович уже не мог вдохновиться лишь бы чем. В конце концов, голая женщина, вспомнил Виктор Петрович, это не показатель духовного возрождения, я голых, что ли, не видел, не так много, но видел, пора мочить! Тем более они дискредитируют идею, та мстительница тоже почти всегда была голая, пора мочить!
- Пора, мой друг, пора, - отозвался Лев Николаевич, - давно пора, давай, брат!
Виктор Петрович походил вокруг да около, в первый раз все-таки, чай не на семинаре сидеть, потом украдкой показал "Воскресение" молодежи, торгующей календарями, и сказал: "В этой книге ничего не сказано о том, что можно заниматься такими вещами". Лев Николаевич согласно кивнул, молодежь никак не отреагировала, даже не переглянулась, сейчас шизофреников много, на всех не напасешься. "Давайте, Виктор Петрович, - прошипел сбоку Лев Николаевич, - что попусту зря время терять", - и Виктор Петрович начал мочить.
Первые секунды он делал это как-то сумбурно и неловко, рука дрожала, книга неровно ложилась на тело, два раза вообще промахнулся, но скоро Виктор Петрович приноровился и разохотился, опускал книгу точно; через минуту от молодежи и календарей остались только пятна и запах свежей типографской краски.
- Здорово, - восхищенно произнес Лев Николаевич, - на вид вы, Виктор Петрович, не очень, но сила духа помогает, видать! А теперь дальше... дальше... дальше!
Виктор Петрович был тоже очень доволен, почти счастлив, хороший вечер, он шел, гордо расправив плечи и подняв голову, обычной сутулости нет и следа, какой там сколиоз!