Пальцы вампира сомкнулись на его горле, как волчьи челюсти, а колено, подобное пяте гранитного столба, вновь вдавилось в грудь. Олюмсиз-бей произнес очень тихо:
- Я... мог бы... убить тебя...
- Если бы не нуждался в наживке... - просипел Эшер. - Наживке для поимки Антеи, а значит, и графа... Если, конечно, Эрнчестер еще не связался с чужаком...
Пальцы на горле разжались, прошелестел, мазнув по лицу, щелк одеяния Бея. Вампир встал. А затем пнул Эшера, как в бешенстве пинают камень. Потом еще раз. Потом еще. А потом Джеймс снова потерял сознание.
20
- Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет - Пророк Его. - Голос муэдзина, как золотая спица, пронзил тяжелый липкий туман сновидений. - На молитву! На молитву!
"Антея", - подумал Эшер, пытаясь выбраться на поверхность и снова соскальзывая в бархатную темную бездну. Антея стояла у вагонного окна, он видел ее молочно-белый профиль на фоне обсидиана ночи. "Чарльз никогда не любил поезда", - сказала она. Затем ее бледные руки и лицо стали мраморными надгробными стелами за Адрианопольскими воротами, а чернота волос и платья обратилась в черноту ночи.
В хрупком лунном свете он увидел маленького сутулого старомодно одетого мужчину, движущегося от надгробия к надгробию с порхающей легкостью вампира. Выйдя на открытое пространство, Эрнчестер замер. Эшер почувствовал присутствие некой тени, еще не видя ее; просто ему показалось, что снова пахнуло кровью и гнилью. Эрнчестер двинулся, словно бы собираясь бежать, но тень уже была перед ним
Воздух вздрогнул, пронизанный смехом вампира.
Думаешь, он перестал ему покровительствовать и теперь этот человек наш?
Голос проник в его мрачные сны, тихий, как шелест ветра, но Эшер знал, что голос этот ему не приснился. Ужаснувшись, Джеймс тщетно пытался выбраться из пропасти сновидений.
- Если бы он захотел его смерти, она бы уже наступила, - проворчал другой голос, явно принадлежащий одноглазому Харалпосу.
- Разбудим его, - хихикнула Байкус Кадинэ. - Разбудим и спросим.
"Разбудим"! - Он застонал во сне. - "Разбудим!" Они уже стоят вокруг моей кровати!
- Может быть, оживить его поцелуем? - Глубокий грудной голос Пелагеи. - Как царевну в тереме?
Что-то похожее на острые ноготки пробежало по его голой груди.
Шепот расплывался, пропадал. Эшеру казалось, что он видит тусклый золотистый очерк дверного проема, подсвеченный дырчатой медной лампой из коридора. Сами вампиры, столпившиеся вокруг него, были незримы, и лишь зрачки их изредка вспыхивали красным.
- Может быть, он знает, куда делся Бей?
- Почему ты думаешь, что он знает?
- Кто-то же принес его сюда...
- Мы должны найти его...
- И что, мы ему скажем? - насмешливо спросил Зардалу. - Что какой-то негодный армянский пес был найден с разорванным горлом?
- Обескровленный...
- В церкви...
- Этот человек был священником...
- Тогда он тем более этого заслуживал.
- Если бы только он! А еще старик, продававший инжир...
- Он становится дерзок, наш Сумеречный Волк. - Зардалу произнес это имя по-турецки - Гелге Курт; слово прозвучало гортанно и резко. - Теперь Бей волей-неволей должен нарушить уединение, снова выйти в ночь, прекратить возиться с дастлахом и со своими неверными алеманами...
- А если он этого не сделает?
- Таких убийств не прощают. Не удивлюсь, если Бей прикажет нам найти этого чужака Гелге Курта и убить его...
- А что бы ты сказал о крестьянине, вообразившем себя солдатом только потому, что другой выслужившийся крестьянин вручил ему ружье?
- Мы должны найти Бея...
- ...найти его...
Эшер уже не знал, точно ли они толпятся в его комнате. Ему вдруг показалось, что если он сейчас проснется, то найдет ее пустой. Двери открыты настежь, в пятнистом свете висящей в коридоре лампы смутно золотится стена.
"Это не твое дело!" - сказал Олюмсиз-бей.
И Чарльз: "Я любил ее до самой смерти и после смерти".
Эшер подумал, что знает, где нужно искать Олюмсиз-бея, - и сердце его сжалось от боли и жалости.
- Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет - Пророк Его. - Отдаленный голос муэдзина проник сквозь оконные решетки, за которыми истекал кровью причудливый и величественный константинопольский закат.
Лидия никак не могла совладать с собственными руками и придать прическе хотя бы относительную симметричность. "Да и в конце-то концов, подумала она, пытаясь сосредоточиться исключительно на щипцах для завивки, - никогда они у меня не кудрявились как положено..."
Она старалась не глядеть на стол, где лежал вскрытый конверт с короной Габсбургов.
В этом не было нужды. Лидия уже знала содержание письма наизусть:
Если вам дорога жизнь вашего мужа, мы можем встретиться возле Горелого Столпа сегодня в 3.00. Один из ваших знакомых - слуга Бея, но не говорите об этом никому, иначе ваш муж к утру будет мертв. Доверьтесь мне. Кароли.
Доверьтесь мне...
Горелый Столп Лидия видела два дня назад, когда они с Разумовским направлялись к базару. Столп представлял собой массивный монумент из византийского порфира с закопченным бронзовым всадником, стоящий в самом средоточии старого города, окруженный лабиринтом дворов, переулков, складами и заброшенными банями.
Идеальное место для похищения, особенно если жертву предварительно усыпить хлороформом. Когда ей, утром доставили это письмо, Лидия первым делом подумала: Да что он меня, за дурочку принимает?
Однако уверенность в том, что подозрение ее правильно, не принесла Лидии облегчения, когда во время чаепития у леди Клэпхэм часы в посольстве пробили три.
И если repp Якоб Цайттельштейн сегодня вечером не придет на прием к этому турку, приятелю герра Хиндла (при условии, что герр вообще вернулся из Берлина), что ей тогда делать?
Уже среда. Джеймс пропал неделю назад.
Она закрыла глаза, щипцы остывали в опущенной руке. Боже правый, помоги мне найти его, - молилась Лидия. - Господи, укажи хоть еще одну ниточку, кроме этой...
"Лед", - немедленно пришло ей в голову. В памяти зазвучал голос Разумовского, приглушенный гомоном Большого Базара. "Кто-то с кем-то обязательно знаком..."
Если герр Якоб Цайттельштейн отправился в Берлин за какой-то деталью сломавшейся холодильной установки, Олюмсиз-бей должен покупать лед. За пару дней можно проследить.