- Друг мой, друг мой...

- Кто это там ходит по чердаку?

- Да это служанка, пошла за луком. Сюда никто не войдет. Все знают гостевая заперта. А как мы поднимались наверх, никто не видел.

- Ты уверена?

- А это имеет какое-нибудь значение?

- Никакого, раз это говоришь ты.

- Йоханнес, скажи мне лучше... Мне так хорошо с тобой. Мы избегали друг друга донельзя долго. Ты стал почти чужим. Но ведь у тебя это несерьезно, мой друг. Несерьезно.

- Напротив. Все, что я ни делаю, я делаю всерьез. Все заносится в протокол. Мотается на ус. Дабы воздать каждому по путям его.

- Это ужасно, но я права, у тебя это несерьезно.

- Да нет же, говорю тебе.

- Йоханнес, ничем плохим это не кончится, не настолько все у нас серьезно. Плохо кончается у тех, кто все принимает всерьез. Но быть может, у нас все-таки получится что-то большое и настоящее.

- Кто сказал, что все это не кончится плохо?

- Я. Ведь все останется по-прежнему. Вот она, бессмысленность. Фредерик ни о чем не подозревает. А если вдруг что-то и обнаружит, или я сама расскажу ему, он просто-напросто в один прекрасный день приищет новый повод поплакаться, а еще он немножко разозлится и начнет похваляться своими любовными похождениями. Фредерик ни за что не станет ревновать, терять голову. Его кредо - свободомыслие. Но ты? - я не верю, что у тебя это всерьез.

- Ригмор, прекрати! Если ты опять заведешь эту шарманку, я иду и выпускаю себе в живот заряд дроби шестого номера. Но сперва я пристрелю Пигро. И тогда в этой кротовой норе останется предание о серьезном мужчине.

- Йоханнес! Йоханнес! Да ляг же!

- Вам непременно нужны доказательства, вещественные доказательства! Вам недостаточно слов. Вам недостаточно знать. Нет, если ты хочешь чего-то добиться, изволь взять и обмануть своего простодушного друга, который тебе почти что как сын.

- Йоханнес, по-моему, тебе не пристало так зло отзываться об Аннемари.

- Кажется, я не упоминал ее имени. Кстати, с этим уже покончено. Одним росчерком пера. Вот так-то. Но я что-то не возьму в толк, почему я не могу относиться к тебе серьезно. Впрочем, может, в этом как раз и заключается юмор. Видишь ли, всего несколько часов назад я вынужден был признать, что потерпел поражение.

- Йоханнес, мы можем быть откровенны друг с другом. Я знала, ей нравишься ты. Я тебя ей вчера уступила. Я нарочно разлучила их во время танцев.

- Вот как?

- Я бы в жизни этого не сделала, если бы ты не постоял и не поговорил со мной на террасе. Я себя пересилила.

- Прекрасный поступок. Но ты ничего не поняла. В такого рода соперничестве нельзя идти на обман. Пойми, мужчина может возлюбить строгое, нерушимое правило. И ему может быть дорог чистый проигрыш. Да, я был как тот стойкий оловянный солдатик, я упускал одну возможность за другой, лишь бы не нанести удар другу. Я потерпел поражение, возвратился на щите, но я не запятнал свой меч. Казалось бы, я продвинулся далеко вперед со времен моей юности. Да, я был выметен и убран. И что же? Не прошло и получаса, как этот стойкий и оловянный переспал с женою другого своего приятеля. Ну, как тебе эти принципы? Не шатки ли они? Сперва мы с тобою взмываем с волною, потом нас бросает, швыряет на мель*.

* Парафраз стихотворения А. Стуба "Плаванье по морю житейскому".

- И все равно, Йоханнес, у тебя это не настолько серьезно, как мне хотелось бы. Потому тебе меня и не понять.

- Может быть, моя девочка. Ты у меня такая задумчивая, а я не желаю задумываться.

- И все же выслушай. Выслушай меня. Ты должен понять, что ты разрушил, Йоханнес. Я так ждала твоего прихода. Но теперь, когда я останусь одна, жизнь всерьез потеряет для меня всякий смысл. Мне будет еще хуже - потому что вчера вечером ты мне открылся. Мы стояли на террасе, ты рассказывал так, будто я что-то для тебя значу. Тебе нужно было с кем-то поделиться, и ты выбрал меня. Ты мне этим помог. Я вдруг почувствовала, что, пожалуй, не все во мне еще умерло. Знаешь, что я подумала после нашего разговора? Я подумала: еще не поздно начать сначала, главное, чтобы в тебя кто-то верил. Теперь ты начнешь сначала, думала я. Только где оно, это прекрасное вчерашнее, Йоханнес? Оно уже не живет во мне. Ты пришел сюда вовсе не с добрыми намерениями. Тебе нужен был партнер, с которым бы ты мог забыться. Ты был необуздан и зол.

- Да, ты права.

- Я ждала тебя, но не таким - после вчерашнего. А ведь я ждала тебя. Когда они вчера вдвоем уходили домой, я уже знала, что ты проиграешь. Я ждала тебя. Ждала, что ты придешь и будешь горевать.

- По-твоему, я способен убиваться из-за трех эре?

- Если бы ты пришел сюда погоревать!

- Хорошо хоть, ты не говоришь мне: "Бедный!" Я бы этого не вынес. А вообще, ты чудесная! Ты чудесная и стоишь тысячи других!

- Любимый, как я тебя ждала! Но я ничего не могу поделать, раз ты так повел себя. Все это, друг мой, бессмысленно. Бессмысленно, бессмысленно и еще раз бессмысленно. Я так мало значу для тебя. Вчера я думала иначе. Но ты убил вчерашнее. Убил во мне что-то живое. Я ничего не могу поделать. До того все бессмысленно. Ты все обратил в ложь. Ты оказался на поверку злым и необузданным.

- Да, чудесная повелительница эльфов, милая моя, плаксивая колдунья. Я такой, я злой. Ты - колдунья, а я - злой дух, почему бы нам не справить шабаш. Для тебя не тайна, как тешились некогда ведьмы с чертом. По весне, на горе Нербьерг. Давай и мы!

- Пусти, Йоханнес.

- Не пущу, ты же этого не хочешь.

- Отпусти! Я не знаю, что я с собой потом сделаю.

- Так оно еще слаще.

- Отпусти! Ведь я полюбила тебя с первого дня.

- Правда?

- Ты не должен был знать об этом.

- Не плачь. Ну не надо.

- Йоханнес, я бы тебе никогда этого не сказала.

- Знаю, мой друг.

- Я говорила это сотни раз, на все лады. По телефону, по-всякому. Чтобы скрыть, что я действительно люблю тебя.

- Да.

- Потому что высказанное, оно - уже существует. Доподлинно. И унылое однообразие дней нарушается. И все может плохо кончиться. И тогда, Йоханнес, мне придется выбирать.

- Да.

- Не можем же мы встречаться украдкою, по темным углам, а потом выходить на свет Божий, делая вид, будто ничего не произошло?

- Нет.

- О чем ты сейчас думаешь?