— Хоть мальчика, хоть девочку — или обоих сразу. Или столько, сколько нужно.

— Дай мне подготовиться, Стар. Вопросов тьма — а я думаю не так здорово, как ты.

— Ну да!

— Если ты думаешь не лучше меня, значит, клиентов безбожно обжуливают. Ммм, а мужское семя тоже можно отправить на хранение так же легко, как и яйцеклетки?

— Намного легче.

— Вот и весь ответ, который нам сейчас нужен. Я не слишком щепетилен насчет шприцов; в свое время я выстоял достаточно армейских очередей. Я схожу в клинику или там куда нужно, потом мы сможем не спеша все решить. А когда решим, — я пожал плечами, — отправим открытку и — ЩЁЛК! — мы уже родители. Или нечто вроде. Отсюда — делом пусть занимаются специалисты и те крепкие бабенки.

— Слушаюсь, мило… О'кей, милый!

Куда лучше. Выражение лица почти как у девчонки. В точности, как у шестнадцатилетки: новое вечернее платье и восхитительное, бросающее в дрожь смущение от мужских взглядов.

— Стар, ты вот сказала, что самым важным часто бывает не второй, а даже двадцать второй раз.

— Да.

— Я знаю, что со мной не так. Могу тебе рассказать, и, может, Ее Мудрейшество подскажет ответ. Она на секунду закрыла глаза.

— Если ты сможешь открыться мне, мой ласковый, Её Мудрейшество найдет решение, даже если мне придется вдребезги разнести все вокруг и собрать снова, но уже по-другому. Отсюда и до следующей галактики, или я уйду с работы Мудрейшества!

— Вот это уже больше похоже на мою Счастливую Звезду. Ну так вот, дело не в том, что я гиголо. Во ветром случае, на кофе с пирожным я себе заработал; Пожиратель Душ и в самом деле чуть не сожрал мою душу, форму ее он определил в точности — он… оно — оно знало такое, что я давно забыл. Мне туго пришлось, и плата должна быть высока. Дело не в твоем возрасте, милая. Кого волнует, сколько лет Елене Троянской? Возраст, нужный тебе, навеки с тобой — разве может мужчина быть участливее меня? Я не испытываю зависти к твоему положению — мне его и с шоколадным кремом не надо. Не ревную я и к бывшим в твоей жизни мужчинам — счастливчики! Или даже к теперешним, покуда я не начну спотыкаться об них, пробираясь в ванную.

— В моей жизни нет теперь других мужчин, милорд муж.

— У меня не было оснований так думать. Однако всегда наступает следующая неделя, и даже у тебя, любимая, об ЭТОМ не может появиться Видения. Ты научила меня, что брак не является разновидностью смерти. Да и ты, вертушка, явно не покойница.

— Ну, может, не Видение, — созналась она. — Но чувство есть.

— Я бы на него не полагался. Я читал «Доклад Кинси».

— Что за доклад?

— Он опроверг русалочью гипотезу. О замужних женщинах. Забудем это. Гипотетический вопрос: если бы на Центре появился Джоко, сохранилось бы у тебя это чувство? Нам следовало бы пригласить его остановиться у нас.

— Доралец никогда не покинет Невии.

— Нечего винить его, Невия прекрасна. Я сказал: «Если, если появится», ты предложишь ему «крышу, стол и постель»?

— Это, — твердо сказала она, — решать ВАМ, милорд.

— Скажем по-другому: «Хочешь ли ты, чтобы я унизил Джоко, не отплатив ему за гостеприимство? Старого, благородного Джоко, который оставил нас в живых, хотя мог вполне убить? Чей дар — стрелы и все прочее, включая новую санитарную сумку — поддерживал нашу жизнь и позволил нам отвоевать Яйцо?

— По невианским обычаям вопрос крыши, стола и постели, — не отступала она, — решает МУЖ, милорд муж.

— Мы же не в Невии, и здесь у жены есть свое мнение. Она озорно ухмыльнулась.

— А в это твое «если» входит Мьюри? Или Летва? Они его любимицы, без них он ни за что не станет путешествовать. И как насчет этой маленькой — как ее там? — нимфочки?

— Сдаюсь. Я просто пытался доказать, что прыжок через саблю не превращает бойкую девчонку в монашку.

— Я сознаю это, Герой мой, — ровным голосом сказала она. — Все, что я могу сказать, — это то, что я намерена, чтобы эта девчонка никогда не доставляла своему Герою беспокойства ни на минуту, а мои намерения обычно осуществляются. Я ведь выбрана «Ее Мудростью» не за красивые глаза.

— Вполне справедливо. Я никогда и не думал, что ты явишься причиной беспокойства такого сорта. Я хотел только показать, что загадка эта может оказаться не такой уж трудной. Черт возьми, мы отошли от темы. Главная моя забота вот в чем. Я ни на что не пригоден. Я никчемен.

— Что ты, миленький! Для меня ты вполне хорош.

— Но не для себя. Стар, я хоть и не гиголо, но не могу я быть комнатной собачкой. Даже твоей. Вот смотри, у тебя работа есть. Она дает тебе занятие, она важна. А я? Мне нечего делать, абсолютно нечего! — нечего, кроме разве изобретения плохих украшений. Ты знаешь, что я такое? Герой по профессии, так ты мне сказала; ты завербовала меня. А сейчас я в отставке! Тебе известно во всех Двадцати Вселенных что-нибудь бесполезнее Героя в отставке?

Она назвала парочку. Я сказал:

— Ты тянешь время. Они, во всяком случае, нарушают однообразие мужской груди. Я серьезно, Стар. Именно эта причина делает жизнь со мной невыносимой. Я прошу тебя, милая, обрати на нее весь ум, привлеки всех своих призрачных помощников. Подойди к ней, как к любой проблеме Империи. Забудь, что я твой муж. Продумай полностью мое положение, взвесь все, что ты знаешь обо мне, и скажи, что стоящего я могу сделать со своими руками, головой и жизнью. При том, каков я есть.

Несколько долгих минут она не шевелилась; на лице — профессиональная отрешенность, которую я наблюдал в те часы, когда следил за ее работой.

— Ты прав, — наконец сказала она. — На этой планете тебе не с чем померяться силами.

— Так что же мне делать? Безжизненным голосом она сказала:

— Ты должен уйти.

— Что?

— Муж мой, неужели ты думаешь, что мне легко это выговорить? Ты думаешь, что мне нравится большинство решений, которые я обязана принимать? Но ты просил меня подумать над этим по-деловому. Я подчинилась. Ответ таков: тебе нужно покинуть эту планету… и меня.

— Стало быть, мои башмаки все равно вылетают отсюда?

— Не терзай себя, милорд. Другого ответа нет. Я могу уклониться и прибегать к женским уловкам только в личной своей жизни; я не могу не думать, если соглашаюсь на это в качестве «Ее Мудрости». Ты должен покинуть меня. Но твои башмаки не вылетят отсюда. Нет, нет, нет! Да, ты уедешь, потому что иначе нельзя Не потому, что этого хочу я. — Ее лицо не изменило выражения, но слезы полились вновь. — Нельзя проехать верхом на кошке… поторопить улитку… или научить змею летать. Или сделать пуделя из Героя. Я знала об этом, но отказывалась это признавать. Ты будешь делать то, что должен… А башмаки твои всегда будут стоять у моей постели. Я тебя никуда не отсылаю! — Она сморгнула слезы. — Не хочу солгать тебе, даже молчанием. Не стану утверждать, что здесь не появится никаких других башмаков… если тебя не будет очень долго. Я была одинока. Слов нет, чтобы выразить, до какого одиночества доводит эта работа. Когда ты уйдешь… мне будет еще более одиноко, чем всегда. Но когда ты вернешься, башмаки свои ты найдешь здесь.

— Когда я вернусь? Это у тебя Видение?

— Нет, милорд Герой. У меня только чувство… что если вы будете живы… то вернетесь. Возможно, не однажды. Но герои не умирают в постели. Даже такие, как вы.

Она зажмурилась. Слезы высохли, и голос ее стал ровным.

— А теперь, милорд муж, если вам угодно, то не пора ли нам притушить свет и отдохнуть?

Мы так и сделали, и она положила мне голову на плечо и не стала плакать. Но мы не спали. После полной боли паузы я сказал:

— Стар, ты слышишь то, что слышу я? Она подняла голову.

— Я ничего не слышу.

— Город. Тебе не слышно его?. Люди. Машины. Даже мыслей так густо, что это чувствуется костями. Только ухом не слышно.

— Да, эти звуки я знаю.

— Стар, тебе здесь НРАВИТСЯ?

— Нет. От меня никогда не требовалось, чтобы мне здесь нравилось.

— Слушай, черт побери! Ты сказала, что я обязан уехать. ДАВАЙ СО МНОЙ!