– Может быть, он похоронил его, как Антея и я похоронили Дэнни и беднягу Неда Хаммерсмита. Беднягу… – Исидро помолчал, оглядывая узкие ступени. Тонкие брови его чуть сдвинулись. – Но если гроб был вынесен наверх из подвала…

– Совершенно верно. Один человек не мог бы поднять гроб с телом по винтовой лестнице с такой легкостью, что даже не исцарапал стен и косяков. Даже таща его вдвоем, они должны были оставить множество следов. Там, в верхнем подвале, уже достаточно света, чтобы сжечь плоть вампира, так что отдельно они тело и гроб тоже не могли нести. И, наконец, сама дверь.

Дон Симон поднялся к нему по лестнице и осмотрел вырванную с болтами петлю. В охряном свете лампы его глаза, казалось, потемнели – вампир начинал понимать.

– Никаких следов лапки на косяке, – сказал он, и Эшер отметил, что Исидро употребил название гаечного ключа елизаветинских времен.

– Да, – сказал Эшер. – Точно так же, как и следов лома. Петля была вырвана простым рывком. И опять-таки, если не ошибаюсь, это лежит за пределами человеческих возможностей.

В наступившей тишине Эшер слышал отдаленный стук дождинок по стеклам. Затем Исидро сказал:

– Но это не мог быть вампир. Даже если он был в перчатках, чтобы не обжечься об осиновый кол, его бы сожгло дневным светом.

– Вы в этом уверены? – Эшер вернулся в освещенную газовым рожком кухню. Пустой гроб зиял на изношенном грязном линолеуме пола. В свечном ящике у плиты Эшер нашел огарок, зажег от лампы и двинулся к двери, ведущей в жилую половину дома.

– Кальвар рассказывал когда-нибудь о Париже? О причинах отъезда?

– Нет. – Исидро скользнул вслед за ним – бесшумный призрак в сером костюме. Вспыхнул газ. На полу в передней лежал ровный нетронутый слой пыли.

– Он никогда не говорил о прошлом, даже об относительно недавнем. Может быть, у него были на то причины, как и у многих из нас.

– Вы говорили, когда он «наносил визиты», то воздерживался от убийства людей, пока не встретился с Гриппеном, не присягнул ему на верность и не получил разрешения охотиться. Но, как выясняется, даже необученный птенец мог какое-то время скрываться от двух старейших вампиров Европы.

Исидро молчал.

– Случалось ли вам когда-либо слышать толки о вампирах старше вас? Скажем, старше на сто лет? На двести?

Странное выражение мелькнуло в глубине бледных глаз дона Симона. Он как раз начал подниматься по лестнице на второй этаж; бесцветные волосы мерцали подобно нимбу в свете лампы.

– Куда вы клоните, Джеймс?

– Я думаю о вампиризме, – тихо сказал Эшер. – О медленном перерождении тела – клетка за клеткой – в нечто иное, нежели смертная плоть. И о росте возможностей вампира. Моя жена медик, и я знаю, что такие болезни, как сифилис, чума, оспа часто ведут к перерождению организма, даже если не убивают его при этом.

– Вы рассматриваете вампиризм как болезнь?

– Да. Передаваемую через кровь, разве не так?

– Дело не только в этом.

– Алкоголизм перестраивает мозг, приводя к сумасшествию, – сказал Эшер. – Некоторые болезни разрушают мозг или часть мозга; наконец сам мозг способен влиять на работу всего организма. Это было известно еще до опубликования работ Фрейда об истерии. Если вы бывали в Индии, то должны были видеть, что делают факиры с собственным телом исключительно силой воли. А версия моя такова: что, если вампиризм имеет особенности, проявляющиеся лишь с возрастом? С возрастом, которого не достиг еще ни один из живущих ныне вампиров. И одна из таких особенностей – иммунитет к солнечному свету. Но вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.

Вместо ответа Исидро двинулся дальше, вверх по лестнице. Эшер последовал за ним со свечой. Он зажег газовый рожок в верхнем холле и открыл две двери. Одна вела в прихожую, другая – в спальню. Оба помещения имели нежилой вид.

– Странная вещь, – медленно проговорил Исидро, – но весьма немногие вампиры Европы и, насколько мне известно, Америки достигли возраста двести пятьдесят – триста лет. Сегодня вампиризм – это явление, скорее свойственное городам: здесь больше неимущих, и смерть может быть практически незаметна. Правда, города втягивают вампиров в свои катаклизмы…

Он открыл дверь в конце холла. За ней оказалась чердачная лестница. Эшер задержался, осматривая скобы и петли, привинченные с внутренней стороны. Они были целы; замок висел, аккуратно повешенный на вбитый в косяк крюк.

Эшер проверил ключи. Два из них подошли к замку. В отличие от подвальной, дверь на чердак была снабжена еще и наружной петлей, но ясно было, что никто никогда не пытался ее сорвать.

Они обменялись взглядами, и Эшер пожал плечами:

– Не удивлюсь, если здесь окажутся бумаги.

– Доктор Гриппен и я были единственными уцелевшими после лондонского пожара, – продолжил Исидро, когда они ступили на лестницу. – Причем я уцелел лишь чудом. Насколько мне известно, из мюнхенских вампиров никто не пережил тревожных сороковых годов, как никто из вампиров России не пережил вторжения Наполеона, оккупации и пожара Москвы. Рим всегда был опасным для вампиров городом, особенно со времен воцарения инквизиции.

Дверь наверху тоже была открыта. В слабо различимый квадрат окна лился смутный желтоватый свет с улицы.

– Que va? – шепнул в темноте Исидро. – Если бы он спал здесь, окно было бы замуровано…

В следующий момент Эшер различил в полутьме за кругом дрожащего света свечи что-то лежащее на полу между дверью и левой от входа стеной.

– Кальвар? – спросил он тихо, когда Исидро скользнул мимо него к этой груде костей, пепла и обожженных металлических побрякушек. Пуговицы, браслеты, наконечники шнурков от ботинок и обугленный цилиндрик автоматической ручки – все блеснуло в желтоватом неярком свете, когда Эшер нагнулся над останками рядом ео вставшим на колени вампиром. Потом взглянул на дальнюю стену. Откидная панель была раскрыта; в тесной нише виднелся гроб. Плотные шторы и ставни единственного чердачного окна были сорваны. Дождь гулко стучал по крыше, напоминая злобную дробь прусских барабанов.

– По крайней мере, мужчина, – заметил Эшер, снова наклоняясь со свечой к останкам. – Корсета нет.

Скелет был практически цел. Видимо, Исидро не ошибся, оценивая возраст французского вампира.

Дон Симон поднял из мешанины костей и пепла золотое кольцо и обдул его от пыли и золы. Случайный сквозняк качнул пламя свечи, и бриллиант перстня мигнул, как светлый злобный глаз.

– Кальвар, – определил Исидро. – Выходит, он в самом деле был разбужен солнечным ожогом и даже сумел выбраться из гроба…

– Что само по себе весьма странно, – заметил Эшер, – если наш убийца, будучи сам вампиром, знал заранее, что для начала нужно отсечь голову. Так же странно, как и то, что дверь не была закрыта. – Он подобрал еще два ключа и сравнил их с дубликатами Забияки Джо Дэвиса. – Кроме того, нет следов копоти между гробом и телом. Вы ведь говорили, что плоть возгорается сразу…

– Не мог же он сам впустить убийцу, – сказал Исидро. – Да и как бы он открыл ему дверь днем?

– И все же убийца вошел через эту дверь.

Исидро вопросительно приподнял бровь.

– Войди он сюда другим путем, у него была бы возможность точно так же и выйти, не отпирая при этом двери на лестницу, – пояснил Эшер. – Все говорит о том, что Кальвар знал убийцу и впустил его сам, ночью… Два гроба в одном доме -это нормально для вампиров?

– Вполне, – отозвался Исидро. – Птенцы часто укрываются там же, где и мастер. Кроме того, домов, подходящих для вампиров, не так уж и много, поэтому некоторые из них весьма густо заселены, в чем вы сами убедились, побывав на Савой-Уок. Это, кстати, и было одной из причин, почему я многого вам не открывал. Не ради их безопасности, разумеется, – ради вашей.

– Тронут вашей заботой, – сухо сказал Эшер. – Мог убийца уничтожить Кальвара каким-нибудь другим способом, оставив тело в таком месте, где бы его потом сожгло солнце?

Вампир ответил не сразу – долго разглядывал лежащий перед ним обугленный скелет.