- Да, ты прав. И я тому - наглядный пример.

Подошел обед, потом нас куда-то позвали. В кабинете сидели молодые девушки.

- Имя, пожалуйста, - спросила одна на немецком. Я ответил, и пошло: когда родился, когда приехал, какие языки знаете? Какой веры?

- Жена - еврейка по рождению, по вере постперестроечная демократка, разуверившаяся. А я... - тут пришлось неопределенно сморщить губы.

- Ну, может православный? - спрашивает все та же девушка, явно пытаясь мне искренне помочь.

- Может и православный, - соглашаюсь я и развожу руками. - Еще не пробовал.

Следующим этапом нас фотографируют на память, видимо, им о нас, так как нам отпечаток не достался. Возвращаемся в общий зал, противный и бурлящий страстями новых собратьев, хоть не по крови, но по глупости, точно. Подбегает запыхавшийся Сережа.

- Ну, я все узнал! Вас определили в лагерь "Минбрюх", всего двадцать километров от Франкфурта. Это хорошее место, как сказали, мало азюлянтов и недалеко. Иных в лагеря за двести километров загоняют.

- Ну, тогда спасибо товарищу Колю за наше счастливое детство и недалекий концлагерь, - губы самопроизвольно растянулись в отвратительной улбыке, напоминающей отвращение. Меня начинает обуревать злость от усталости и шума толпы. Нервы сдают, жена права: лечиться надо... Эх, был бы немецкий паспорт, тогда и лечится!

Мы договариваемся, точнее, Сережа договаривается, что в лагерь поедет на автобусе только Катя с дочкой. Я с Сережей намерены отправится за шмотьем и в этот "Минбрюх" напрямую, чтобы поспеть к ужину. Озабоченная немка что-то долго ему трещит, как сорока, но он ее убеждает, чтоя вовсе не собираюсь удрать от них назад в Россию, а просто лишь хочузабрать вещи. Она, наконец поддается уговору. Мы едем, конечная цель - "Ягдшлосс Минбрюх".

Дорога от Франкфурта до Минбрюха не была примечательна ничем. Сама усадьба-гостиница для отщепенцев-азюлянтов использовалась когда-то для более благородных целей. Важные персоны останавливались здесь для охоты ны уток и кабанов. Само название "Ягдшлосс" переводится как "охотничий замок". Строение, выложенное из красного кирпича, стоит посреди леса неподалеку от шоссе.

Мы подкатили с Сережей на машине. Я вышел рассматривать округу, а он двинулся выяснять, что к чему. Подъехал автобус и выпустил из себя толпу разноцветных азюлянтов. На мое счастье Катя и Маша оказались вместе с ними, и без лишний объяснений мы вошли через железные ворота. Нас загнали в здание - считай в новую жизнь.

Первое представление о лагере оказалось безрадостным и устраняющим последние остатки былого оптимизма. На разбросанных в холле тут и там скамейках и на полу сидят, лежат неопределеного цвета люди. Некоторые просто стоят или бесцельно ходят вперед-назад. Полумертвый пейзаж медленной и ленивой скуки, безнадежного безделья сразу удручающе надавили на вновьприбывших. Сидевшие в зале зашевелились и кое-кто двинулся в нашу сторону. Судя по лицам, намерения добрые. Это хорошо. Заметно, что любопытство - лишь следствие опостылевшего ничегонеделания, и каждый новенький приносит в этот мирок частичку жизни. Хотя старожилы уже хорошо знают, что освоившись за неделю-две, все эти люди станут такими же, как и они, томящимися от скуки субъектами.

Из одной двери, громко и весело разговаривая вышли две женцины и мужчина. Одна, крашеная блондинка, с короткой стрижкой. Ее внешность ничем не выделялась, кроме особого выражения лица. Злобный взгляд и своеобразная манера разговаривать выдают в ней неудовлетворенную незамужнюю бабу. Уже предчувствую, что нам предстоит провести незабываемые мгновения личного общения. Они вряд ли доставят удовольствие мне, но, надеюсь, и ей. Вторая - тоже блондинка, но натуральная. Кроме белых волос, в ней нет ничего похожего на первую. Она высокая, полная. Лицо ее сияет непрекращающейся радостью и полным удовлетворением жизнью. Мужчина лет тридцати пяти с темными волосами, бородой и приятной внешностью интеллигентного человека, располагающего к себе. Что можно сказать о них совершенно определенно: "Они все являются обдалателями это чертового паспорта, который уже не только снится мне по ночам, но и порой стал мерещится по темным углам наяву!" Вот так!

Тьфу! Лечится надо. Лекарство одно - паспорт! Немецкий!

- Меня зовут Кристина! - сообщила первая и, указав на своих спутников, представила и их. - Фрау Дорис и херр Адольф, - говорила она английском. Как оказалось, этим языком здесь широко пользовались. - Мы руководим этим лагерем, и все вопросы нужно решать с нами. Сейчас я буду по очереди вызывать вас в эту комнату, где мы вас зарегистрируем, сделаем фотографии, а потом выдадим вещи.

Пришлось удержать себя от желания пофилософствовать с ней на предмет какие конкретные интимные вопросы мы должны с ней обсуждать, ибо дал себе слово не выпендриваться, иначе не оберешься бед с самого начала, а это надоело.

Затем последовала непродолжительная речь, из которой стало предельно ясно, что мы - азюлянты, а значит не имеем право на во-первых то, во-вторых это, в десятых все остальное... Мы - азюлянты, значит в нас заочно видят воров, убийц, нас недолюбливает полиция, как впрочем и все остальные. Нам поведали пару историй про гадость нам подобных и глазами намекнули, что мы станем такими же.

Когда эти пояснения закончились, из корридора появился, видимо, скорее молодой человек, чем молодая дама, хотя крашеные под блондина длинные волосы и кольца в ушах и носу могли убедить и в обратном. Избрав, как способ передвижения, этакую вальяжную и застенчивую походку, он прикатил с собой телегу с постельным бельем и еще какими-то вещами и стал выгружать это добро на стол. Дверь открылась и опять появилась Кристина. Умудрившись непередаваемо исковеркать нашу фамилию, она позвала вовнутрь.

- Фотографии, пожалуйста, - сказала она на этот раз абсолютно бесцветным голосом, от которого веляло просто какой-то могильщиной! Страшно! Мне показали на стул. - Потом жена.

Не думал, что за один день столь много людей захотят оставить себе на память наши фотографии, и оказался морально к этому просто не готов. Моя внешность, несмотря на достаточно высокое самомнение, все же абсолютно не фотогенична. Все официальные фото даются с большим трудом, необходимо проделать много работы, следя за шириной улыбки, выражением глаз и так далее. Я и сейчас попытался сотворить экспромтом выражение поприличней, но результат вышел просто разительный. Даже когда специально стараешься глупо выглядеть, лицо не получается столь дебильным. Но все же сегодня повезло: фотография оказалсь слишком темной, и сделали повтор. Он получился не многим лучше первого, но идиотизмом лицо светилось поменьше. С Катей вышло не менее интересно: с картинки смотрело совершенно незнакомое лицо, и когда ее вклеяли в пропуск, то в принципе им могли бы спокойно пользоваться не только все женщины лагеря, но и добрая часть мужчин.