Через минуту он связался со мною и сообщил:

– М-м-м… До чего ж сытно и вкусно!

Самолет застрясло, и я догадался, что один из наших пулеметов открыл огонь.

– Боже, это еще чей пулемет?

Стрелял Хендаун. Он, видимо, слишком любил свои пулеметы, чтобы вышвырнуть их в море. Мне припомнилось, как он обнимал их, как нежно прижимался щекой к стволу, когда мы в грузовике возвращались с аэродрома. Нег объяснил, что отбивал атаку фрица. Это был, мелькнуло у меня, Мерроу, только с немецкой фамилией.

Я велел Негу сесть в кресло второго пилота, поскольку не мог обойтись без его помощи, приказал всем надеть спасательные жилеты и собраться в радиоотсеке; пусть кто-нибудь, добавил я, наденет спасательный жилет на Мерроу. У нас все еще было в запасе футов пятьсот, но вода казалась совсем рядом. По морю катились сравнительно невысокие волны, и между гребнями не белели перистые полосы пены, как бывает при сильном ветре. Я медленно развернул самолет еще несколько севернее, стараясь поставить его прямо против ветра. Немец оставил нас в покое.

– Вы надели спасательные жилеты?

Никто не ответил, хотя члены экипажа были достаточно опытны и, конечно, оставили кого-нибудь на внутреннем телефоне; общее молчание показывало, что мое распоряжение выполнено.

Решив, что некоторая официальность не повредит делу, я приказал:

– Всем быть в полной готовности к посадке на воду!

Я застегнул привязной ремень; Нег последовал моему примеру. Я открыл окно со своей стороны; Нег уже сделал это раньше.

Тут мне вспомнился летчик по фамилии Чиини, спасенный после вынужденной посадки на воду. Сидя в офицерском клубе в одном из мягких кожаных кресел, он отпивал небольшими глотками виски, пото ставил на стол стакан и говорил: «Когда вы пьете жидкость, она кажется вам мягкой, но когда приходится садиться на нее… – Он ударял кулаком в раскрытую ладонь. – Садиться на воду – все равно что в машине, идущей миль шестьдесят в час, налететь на каменную стену».

Однако нам предстояло слишком серьезное испытание, и я тут же позабыл о Чиини.

Хендаун знал, что нужно делать, – он выпустил закрылки, выключил двигатели, зафлюгировал винты, выключил подачу горючего и зажигание. Все это время мы громко переговаривались друг с другом.

Внезапно наступило молчание, нарушаемое лишь свистом ветра. Волны – ряды каменных стен, о которых говорил Чиини, – с бешеной быстротой мчались внизу.

Я держал штурвал кончиками пальцев и буквально нащупывал путь; в горле у меня беззвучно билось: Дэф, Дэф, Дэф.

Я планировал, как при обычной посадке, с полностью выпущенными закрылками, в последний раз, выравнивая самолет, потянул штурвал; мы скользили, скользили, скользили над водой в положении для посадки на три точки, хотя, быть может, с немного более опущенным хвостом, чем обычно.

Самолет ударился о воду. Я зажмурился. Удар оказался потрясающим. Я поднял руки, чтобы защитить лицо. Открыл глаза. Мы целиком погрузились в воду. Вода вливалась в отверстие люка и в мое окно; из приборной панели било десятка два маленьких фонтанчиков. Что-то тянуло еня вперед. Навалившись на штурвал, я протянул правую руку к пряжке привязного ремня.

Но вот в переднем ветровом стекле показался дневной свет!

Мы приняли горизонтальное положение, и вода перестала вливаться в машину со всех сторон. Я смутно сообразил, что нос самолета погрузился было в воду, но машина тут же приняла нормальное положение.

Потом я оказался за окном в воде, дернул шнуры спасательного жилета и увидел, что Лемб, стоя на крыле, пытается вытащить из-за обшивки бомбового отсека надувной спасательный плотик. Он, вопреки ожиданию, не поддавался. Лемб ругался и продолжал тянуть. Вскоре на волнах закачалось и крыло, я вскарабкался на него и увидел в воде Брегнани и Клинта. Лемб, наконец, вытащил плотик. Он надулся только частично, но мы все равно вчетвером забрались на него.

– Бог мой, самолет разломился! – крикнул я.

– Да, стоило нам только выбраться, – отозвался Клинт.

Очевидно, как молот выбивает затычку, так вода выбила турель, и фюзеляж в это месте разломился надвое. Хвостовая часть начала тонуть, а передняя все еще сохраняла горизонтальное положение. Со звуком, похожим на протяжный выдох, из погруженных в воду крыльев выходил воздух.

– Вот, черт, забыл, совсем забыл! – воскликнул Клинт и соскочил было с плотика, но я успел схватить его за шиворот и удержать.

Этот психопат собирался вернуться на самолет за своим магическим стеком. Я убедил его, что стек теперь уже глубоко под водой, и Клинт снова забрался к нам. По-моему, с ним случилось кратковременное помешательство. Мы прогребли между половинками «Тела», быстро опускавшимися в море, и заметили на другом плотике Нега; за плотик рукой держался Фарр – у него, кажется, не хватало сил присоединиться к Хендауну.

Сразу же за правым крылом покачивался на волнах Мерроу. Я спрыгнул с плотика и подплыл к нему. Его лицо только что погрузилось в воду. Спасательный жилет на Баззе не был надут, но, видимо, еще сохранял немного воздуха и потому удерживал его на поверхности.

Я с трудом подтолкнул Базза к плотику; внезапно он приподнял голову, взмахнул руками и произнес что-то невнятное. Может, он сказал: «Оставь меня в покое», или: «Не дотрагивайся!» У него было дикое выражение лица, губы раскрыты, крепкие зубы оскалены. На ресницах поблескивали капельки морской воды. Он оттолкнул меня, проплыл вдоль фюзеляжа и перелез через правое крыло. Самолет все быстрее погружался в воду. Мерроу пробрался вдоль гондолы третьего двигателя, дотянулся до одной из лопастей воздушного винта и с силой обнял ее. ЛОпасть увлекла его вниз.

Потрясенный до глубины души, я вскарабкался на плотик Хендауна. Как и другой плотик, он был пробит во многих местах, и Нег уже орудовал ручной помпой.

Самолет целиком скрылся под водой.

– Бедняга! – тихо проговорил Лемб.

«Тело» перестало существовать, и мы шестеро остались одни в бескрайнем море.

Я заметил, что Фарр не может подняться на плот. Его левое плечо было в крови. Мы с Негом втащили его к нам. На мой вопрос, когда его ранило, Фарр ответил, что еще над целью. Значит, бренди все же оказалось лекарством. Он проявил храбрость «выше требований служебного долга». Я вспомнил о длительном молчании Сейлина, о его ране и подумал: «Боже, чего только не вынесет человек ради себе подобных!»

Из вечернего неба круто спикировал «спитфайр», мы принялись размахивать рукаи и кричать, он сделал над нами круг, и примерно через полчаса в поле нашего зрения появился катер. На палубе, держась за поручень на крыше рулевой рубки, стоял человек в желтом блестящем дождевике; он еще издали начал махать нам. Я хлопнул Нега по спине, и он ответил мне тем же.

Катер приблизился, моряк в плаще и тено-синем свитере с высоким воротником крикнул:

– Кто-нибудь пострадал?

– Только мое настроение! – крикнул в ответ Хендаун. – Уж больно подпортили его проклятые немцы!

Я сообщил на катер, что Фарр ранен.

– Понятно, – ответил моряк. – Минуточку. Сейчас все устроим. – Катер подошел еще ближе. – Хорошо, дружки, на ручки его… Повыше… Так!

Фарр оказался на катере. И что же ему дали, чтобы «устроить»? Бренди.

Вскоре мы все поднялись на катер; взревев, он приподнял нос и помчался к Англии. Я оглянулся. За нами ложилась широкая пенная полоса морской воды, похожая на инверсионный след в небе. Если не считать этой дорожки, море было пустынным. Ни от Мерроу, возлюбившего войну, ни от его самолета, который он нарек «Тело», не осталось и следа.