Отряд Куникова, в который влились все переброшенные подкрепления, в это время занимал плацдарм шириною около трех километров по береговой черте и до двух с половиной в глубину. Сюда входили почти вся Станичка, рыбозавод с его пристанью, Азовская улица Новороссийска. По оценке Куникова, гитлеровцы потеряли в ночном бою (в том числе от огня нашей артиллерии и ударов штурмовой авиации) до тысячи солдат и офицеров. Потери десантников были пока невелики.

По-настоящему порадоваться успеху куниковцев не дали плохие новости об основном десанте.

Что там, у Озерейки, неладно, я почувствовал по нервной напряженности Ф. С. Октябрьского, по мрачному лицу Н. М. Кулакова, когда явился к ним на КП с очередным докладом. Догадка эта, увы, вскоре подтвердилась.

При высадке основного десанта не удалось обеспечить столь важной в таких операциях внезапности. Противник обнаружил в море наши корабли и был начеку, причем у него оказалось в этом районе гораздо больше огневых средств, чем предполагалось. Участники первого броска начали высаживаться в тяжелейших условиях - при шторме и под сильным вражеским огнем. Были потеряны болиндеры и еще несколько вспомогательных судов. Контр-адмирал Н. Е. Басистый признал, что продолжать высадку нельзя, и отдал кораблям приказ отходить.

Общая картина прояснилась, конечно, не сразу. Сперва мне стало известно лишь одно: корабли уходят от Озерейки, не высадив морские бригады, так как это почему-то оказалось невозможным. Я поспешил на КП командующего флотом Ф. С. Октябрьского. Раз уж так вышло, думалось мне, есть смысл повернуть часть кораблей - хотя бы канонерские лодки - в Цемесскую бухту, высадить морскую пехоту на плацдарм, захваченный у Станички, и развивать оттуда наступление на Новороссийск...

Командующего я застал еще более взволнованным и сумрачным, чем час назад. Его состояние попять было нетрудно. Я доложил свои соображения, стараясь быть предельно кратким. Да они, казалось мне, и не нуждались в многословных обоснованиях. Плацдарм существовал. Пристань рыбозавода, способная принять канлодки, была в наших руках. Береговые батареи и флотские летчики, взаимодействовавшие с куниковским отрядом, прикрыли бы и эту высадку... Словом, перестройка плана операции представлялась оправданной. Я даже ожидал, что командующий прервет меня и скажет: Это уже решено.

Ф. С. Октябрьский выслушал до конца. Быстро шагая взад и вперед по комнате, он задал два-три вопроса, из которых я понял, что все это, должно быть, уже обсуждалось тут. Так за чем же дело стало? - думал я.

Отпущенный к себе на КП, я еще некоторое время, пока не рассвело совсем, ждал приказания обеспечить прием кораблей у Станички. Однако тогда оно не последовало. Наверное, я не мог учесть всех обстоятельств, мешавших командующему принять решение немедленно.

Днем корабли, ходившие к Южной Озерейке, вернулись в Геленджик и Туапсе. Многие из них, в том числе канонерские лодки, получили повреждения, имели потери в личном составе. Требовался экстренный ремонт, и Шахназаров с Баришпольцем бросили на это все свои силы, Морские пехотинцы выгрузились на берег, но из их вооружения снимали с кораблей только то, что мешало работам. Никто не сомневался, что высадка главных сил десанта отставлена ненадолго.

Командир дивизиона канлодок капитан 1 ранга Григорий Александрович Бутаков был среди моряков, находившихся в ночь на 4 февраля у Озерейки, наверняка старше всех годами. Но из всех вернувшихся оттуда, с кем я в тот день встречался, он меньше, чем кто-либо, выказывал подавленность происшедшей неудачей, хотя, конечно, тяжело ее переживал. Представитель старинной русской морской династии, военный человек до мозга костей, он держался с обычным спокойным достоинством и, не теряя ни часа, делал все, чтобы новый боевой приказ застал его дивизион готовым к выходу в море.

Минувшей тяжелой ночью Бутаков действовал смело и инициативно. Когда болиндеры (они должны были после высадки штурмового отряда с танками послужить причалами для других кораблей) загорелись у берега от немецких снарядов и подойти к ним стало невозможно, командир дивизиона предложил полковнику А. С. Потапову высадить подразделения его бригады у Абрау-Дюрсо. И высадка с двух канонерских лодок там началась.

Всего вместе с первым штурмовым отрядом, состоявшим из батальона капитан-лейтенанта О. И. Кузьмина, под Озерейкой сошли на сушу почти полторы тысячи десантников и несколько танков. Зацепившись за берег, они дрались геройски. Батальон Кузьмина продвинулся дальше всех, отвлек на себя немало неприятельских сил и этим помог куниковцам.

Потом об этом батальоне долго не было никаких вестей. Но все, что делалось в Геленджике по подготовке кораблей к новому выходу с десантными частями туда, куда будет приказано, делалось с мыслью о товарищах, сражающихся где-то в районе Озерейки. Наши катера, ходившие в разведку, сняли небольшую группу морских пехотинцев близ горы Абрау. В других местах враг не давал им приблизиться к берегу, встречая сильным огнем. 5 февраля комбату Кузьмину было передано по радио приказание пробиваться к Станичке на соединение с Куниковым.

А я получил в тот день от командующего флотом приказ: используя все наличные корабли и плавсредства Новороссийской военно-морской базы, начать в ночь на 6 февраля высадку в районе Станички 255-й бригады морской пехоты, а также 165-й стрелковой бригады полковника П. Ф. Горпищенко, только что прибывшей в Геленджик и) Туапсе.

Этот приказ означал, что на вспомогательном направлении десанта вводятся в бой силы, предназначавшиеся для главного.

Плацдарм героев

Чтобы такая перестройка плана операции (правильная, хотя и запоздалая, как отмечает в своей книге Битва за Кавказ Маршал Советского Союза А. А. Гречко) стала в тот момент возможной, куниковцам надо было, захватив плацдарм на западном берегу Цемесской бухты, продержаться там двое суток. За это время на усиление отряда Куникова удалось перебросить в Станичку лишь двести бойцов-авиадесантников, выделенных 47-й армией. Продержаться оказалось труднее, чем высадиться, и я должен, прежде чем рассказывать о дальнейших событиях, вернуться немного назад.