— A что же Чаликова?

— Ну, она кивнула и повернула разговор на другую тему.

— Ну что ж, Константин Филиппович, — сказал Дубов, — спасибо вам за помощь. Если что, я снова к вам обращусь. A пока позвольте откланяться.

Ведя «Москвич» по вечерним улицам, Дубов переваривал полученную информацию:

«Что ж, теперь мне ясно, почему уцелела „Панорама“. Но это, конечно, детали. Разгадка самоубийства бывшего пресс-секретаря президента? Не думаю, что это дело стоит теперь ворошить. Здесь другое — зачем Феликс подкинул компромат, вместо того чтобы его просто пошантажировать? Ответ один — ему нужно было освободить должность для Анны Сергеевны. Хотя и здесь, наверное, все сложнее… Да нет, от Гераклова я узнал в основном лишь то, что и так лежало на поверхности. Чует моя душенька, что более ценные сведения раздобуду у Мешковского…»

Утром Дубов отправился к рекламному агенту Александру Мешковскому, с которым был давно, хотя и не близко знаком и которого считал кем-то вроде своего общественного осведомителя. Правда, сам господин Мешковский об этом не догадывался. По роду своих профессиональных обязанностей и половых наклонностей Мешковский имел весьма обширный круг знакомств в самых разных слоях и всегда был в курсе событий, в том числе и скрытых от широкой общественности.

Для получения интересующих сведений Дубов обычно заявлялся к Мешковскому с бутылкой водки и, дождавшись вхождения рекламного агента в стадию среднего подпития, начинал расспросы. Правда, по опыту детектив знал, что успеть нужно в сравнительно короткий срок между наступлением средней стадии и тем моментом, когда Мешковский ставил на проигрыватель свою любимую пластинку с Пугачевой, Кобзоном или аргентинским танго и начинал танцевать, ритмично раздеваясь под музыку либо до нижнего белья, либо до полного обнажения — в зависимости от качества водки.

Чтобы застать господина Мешковского, Василий отправился к нему с утра пораньше. Сыщику повезло — Мешковский был дома один и маялся «после вчерашнего». Увидев в руках гостя бутылку, рекламный агент очень обрадовался и тут же стал накрывать на стол.

— Ну, Сашульчик, я слышал, вами вчера интересовалась московская знаменитость? — приступил Дубов к расспросам после первой рюмки, которую Мешковский мгновенно опрокинул в себя.

— Да, интересовалась, — закусил соленым огурчиком Мешковский. — Очень милая дама. Будь я гетеросексуалом, то непременно за нею приударил бы.

— A если не секрет, о чем вы с нею говорили? — подлил Дубов Мешковскому еще пол рюмочки.

— O, ну она оказалась очень толерантной к моей сексуальной ориентации, не обзывала гомиком и извращенцем, как некоторые из наших с вами земляков. Тем более что и, так сказать, в высших сферах у нас распространены разного рода нетрадиционные виды любви. Помнится, госпожа Чаликова поведала мне об одном пикантном случае из московской хай-лайф, когда некий министр пришел на свидание к другому министру, а в это время известный транссескуал Марычев… — Хозяин опрокинул пол рюмочки и трясущимися пальцами потянулся за закуской. Воспользовавшись паузой в словоиспусканиях Мешковского, Дубов сказал:

— Ну да ладно, бог с ними, и с московскими министрами, и с Марычевым. Ведь госпожа Чаликова спрашивала вас о сексуальной ориентации некоторых представителей здешней политической элиты, не так ли? — Василий подлил еще пол рюмки. — O ком конкретно — о президенте Яйцыне, о майоре Селезне, о министрах, депутатах парламента?

Мешковский схватил рюмку, выпил и игриво взглянул на гостя:

— A отчего это частный сыщик так интересуется сексуальной ориентацией майора Cелезня? Учтите, душенька, я сам на него глазик положил и надеюсь когда-нибудь залучить к себе в гости.

— Обещаю, что и не посмотрю в его сторону, — клятвенно стукнул себя в грудь Василий. — Так о чем у вас спрашивала Чаликова? Постарайтесь вспомнить. — C этими словами детектив сделал движение, которое можно было понять так, как будто он собирается вернуть недопитую бутылку себе в портфель.

Именно так и поняв жест Дубова, рекламный агент засуетился и изобразил на лице глубокое напряжение мысли:

— Да-да-да… Она что-то спрашивала насчет сексуальной ориентации государственных мужей, но не нынешних, а прошедших.

— Кого именно? — напирал Василий.

— Ну, Рейкина, — нехотя ответил Мешковский.

— И что вы ей ответили? — Дубов налил полную рюмку.

— Ну, ответил все, как было. — Рюмка мгновенно опустела. — Рассказал ей о невинных забавах этого милого прокурорчика.

— И что же именно?

— Ну, то, что он, некоторым образом, коллега Марычева, только груди носит не поверх, а пониз одежды.

— В каком смысле? Откуда вы знаете?

— В том смысле, что Рейкин — типичный транссексуал, любит наряжаться в дамские платья. Помнится, этим еще грешил и незабвенный Александр Федорович Керенский…

Дубов подлил Мешковскому еще пол рюмки:

— Откуда у вас такие сведения?

— Ну, это общеизвестный факт, — выпил Мешковский.

— Что, транссексуализм прокурора Рейкина?

— Да нет, присяжного поверенного Керенского.

— A я спрашиваю о Рейкине. — Заметив, что хозяин уже поглядывает в сторону проигрывателя, гость налил треть рюмки.

— O, ну, с Рейкиным целая история. Еще в годы советской власти я был «голубым», а он — «трансом». Но он, кроме того, был прокурором, а я… — Мешковский безнадежно махнул рукой.

— Ну, ну, — поторопил его Дубов. — Он был прокурором, а вы?

— A я — простым педиком, которого могли в любой момент арестовать и посадить. И вот Антон Степаныч вызывал меня к себе и, угрожая возбудить уголовное дело, переодевался в женское белье и заставлял себя трахать, пардон за выражение.

— И что, все это вы рассказали Чаликовой? — изумился детектив.

— Да! — гордо ответил рекламный агент. — Теперь мне нечего скрывать. Это раньше я был поганым извращенцем, а теперь открыто могу смотреть всем в глаза! — C этими словами господин Мешковский поднялся из-за стола, поставил на проигрыватель пластинку Пугачевой и под песню «Ах, какой был мужчина — настоящий полковник» начал что-то отчебучивать ногами, одновременно скидывая с себя всю одежду. Поняв, что больше ничего от Мешковского не добьется, Дубов кинул в рот кусок соленого огурчика и тихо покинул квартиру рекламного агента, который этого даже не заметил, занятый танцевально-раздевательным процессом.

От Мешковского Дубов отправился в сторону городской тюрьмы, где впервые должен был увидеть свою подопечную — Надежду Чаликову. Поскольку времени до полудня оставалось достаточно, Василий ехал медленно. Но мысль его работала не переставая:

— Рейкин… Бывший прокурор Рейкин… Находящийся в розыске Антон Степанович Рейкин — транссексуал? — Почувствовав, что интенсивный мыслительный процесс отвлекает его внимание от уличного движения, Дубов свернул в тихий переулок и остановил «Москвич» возле тротуара. Теперь он мог достать свой рабочий блокнот и сконцентрироваться на главном:

— Итак, Рейкин — транссексуал и любит наряжаться в женское платье. В настоящее время находится на нелегальном положении. — Василий перелистал последние несколько страниц записной книжки. — По словам Анны Сергеевны Глухаревой, ее вешали и насиловали трое мужчин, из которых она знает только Феликса Железякина, и с ними одна женщина. Так как глаза у Анны Сергеевны были завязаны, она определила мужчин по голосам, а женщину — по запаху косметики. Далее, Вероника, племянница генерала Курского, видела автомобиль, в котором ехал Железякин, а с ним — незнакомые Веронике женщина и мужчина. По времени наблюдения, по ремонту на дороге и некоторым другим приметам я уже установил, что речь идет об одной и той же группе людей. Вывод: Анну Сергеевну насиловали не четыре, а три человека — Железякин, кто-то еще, и бывший прокурор Рейкин в дамском платье и воняющий дамской же косметикой. — Василий перелистал еще несколько страничек назад. — Теперь ограбление сберкассы, в котором участвовала женщина. Думаю, не будет слишком фантастичным предположение, что и здесь женщиной был прокурор Рейкин. Тем более что для повязки на глаза Глухаревой использовали кусок инкассаторского мешка. Кто был ее, то есть его сообщником? Феликс Железякин? Нет, зачем ему самому грабить, если он легко может добывать деньги более простым способом — шантажом. A не был ли им тот третий человек, что участвовал в осквернении Анны Сергеевны? — Дубов взглянул на часы. — Ну хорошо, минут через десять поеду. Теперь вернемся к Чаликовой и попытаемся в свете последних сведений взглянуть на ее контакты в Кислоярске. Едва поселившись в гостинице, она отправляется к Гераклову, а от него — к Мешковскому. У обоих она интересуется участниками путча, в частности — их сексуальной ориентацией, а в особенности — сексуальной ориентацией Рейкина. Стало быть, госпожа Чаликова уже что-то знала, или о чем-то догадывалась. A вот еще интересный момент — едва она поселилась в номере, как вступила в контакт с другими постояльцами — профессором Иваном Петровичем Ольховским и госпожой Антониной Степановной Гречкиной… — Василий вновь глянул на часы. — Пора. — И он резко завел автомобиль.