Потом Магомед вырос, натренировался боксом - папа служил в милиции - и отправился воевать спецназовцем в Афганистан. И там, наверное, как раз душевно опустился до патриаршей уверенности во всем вокруг. А может - уже в наши дни, от кокаина, когда мы с ним как раз и познакомились. В смысле - я с Магомедом. Он употреблял уже более трех лет - с тех пор, как подсел в Афганистане на опиаты. "Все мне стало не в кайф, вот и слез, - рассказывал Магомед, - А как поднялся, так на кокс подсел. Ну, бог даст - слезу. Не трава, все-таки - ее то уж хрен бросишь."
От всей этой жизни Магомед, по его собственным словам, "заморочился вскрытыми неврозами, перешедшими в фазу стойких перинатальных психозов". Ничего не читавший ни до Афгана, ни во время перестройки, он так жадно набросился на сочинения Карла Густава Юнга - без базы, с нуля, упорно, будто Мартин Иден - а затем вообще перечел всю философскую классику, когда отлеживался в различных реабилитационных центрах - что не встретиться в этой жизни мы с ним уже не могли. Лет пять назад Магомед просто забредил доктором Станиславом Грофом - даже летал к нему в Северную Америку, поскольку хотел открыть у нас в Москве точно такой же центр реабилитации ветеранов горячих точек. Даже в префектуре умудрился объяснить отличия эффектов галатропного дыхания от примитивного приема ЛСД. Однако довольно быстро пробухал пятидесятитысячный зеленый фондовый кредит. Проторчал, короче, три недели вместе с инициативной группой - резко зануждавшейся после всего реально произошедшего в еще более незамедлительной реабилитацией. В конце концов, "на почве этого мизерного скандальчика", Магомед швырнул в лицо одному авторитетному ветерану-афганцу свой членский билет, вырубил его хуком слева - определив это на суде "личным девиантным поведением на почве посттравматической зависимости от насилия" - и был скручен бывшими товарищами по оружию. О своей "перинатальной матрице" он говорить не стал и вообще был слегка на взводе. Все закончилось мировым соглашением, а после суда ему сказали в том смысле, что давно уже знают наизусть все его примочки. И попросили когда-нибудь начать отдавать кредит хотя бы понарошку. Мир был восстановлен, но в деловых кругах он стал маргиналом. Оттого и подался в издательский бизнес. А, соответственно, колобродить начал не в бандитских шалманах, а в цивильных творческих малинах. Тут то и познакомился, естественно, со мной - подающим надежды боевым наркотическим талантом.
Маге с людьми вокруг повезло по жизни так же, как и мне. Кармические связи не выбирают - любой буддист скажет. Десять лет жена и двое малолетних сыновей ставили на место его все больше имитировавший мину-ловушку человеческий чердак, иногда, в запале, именуемый самым Магомедом "центральной нервной системой". Оправившись, Магомед лет пять вместе с однополчанами делал деньги на всем цивильном, и вполне достойные - они, понятно, никому не отстегивали, даже наоборот. Ну менты там, фээсбэшники короче, все ихние. Однако после истории с доктором Грофом он отошел от больших финансовых потоков, стал жить сбережениями, меценатствовать и экономить в равных долях, отчего облагородился и почти окончательно остепенился.
Однако издательский бизнес у него шел не шибко - даже вообще не шел. Честно говоря - одни убытки. Мага просто не мог общаться ни с кем, кто либо не был в зоне боевых действий, либо не имел подробного представления "о сложном психологическом комплексе, называемым также душой, в том числе речь может идти и о коллективной душе". Все его знакомства с писателями заканчивались в лучшем случае трехдневной пьянкой, после которой - особенно если в процессе общения организм Маги, включая мозг, уставал сильнее обычного - интерес к дарованию исчезал сам собой. За пару лет в этом бизнесе он все-таки умудрился издать две переведенных с английского книжки сумбурные воспоминания ряда зарубежных наемников, знаменитостей из "диких гусей" - но в процессе перевода проблемы незнания темы вставали, конечно, и с переводчиками тоже. "Хиппаны проклятые, - ругался Магомед, - дженерейшен, бля, некст." Короче, половину этих книжек составили личные Магины воспоминания. А я как раз кропал для одного молодежного глянцевого журналишки заметку о психологии наемника. В общем, судьба нас свела - и бухали мы несколько недель сразу, и вдохновленный перспективами нашего творческого союза Магомед даже позволил себе "пустить дракона" - раскуриться с фольги белым героиновым кристалликом, после чего без лишних эмоций задаться вопросом, что за детский сад он себе выдумал после всех этих безумных рейдов по кишлакам. А я в тот раз дико блевал от героина - то ли мне это было приятно, то ли я так его не любил. Скоро год, как мы знакомы много чего интересного произошло. Но периодически то я, то Магомед, устаем друг от друга - и тогда не видимся месяц, а то и больше. Как сейчас.
Скоро приедет Мага. Я сижу в кабинете, и думаю о судьбах русской литературы. Вдруг - раз! - вбегает шеф. Толстый, бородатый, запыхавшийся, в мятом дорогом костюме, с пейджером на ремне и двумя мобильными телефонами. Портфельчик из кожи, очки в золоченой оправе, массивные часы на левой руке. Мой старый приятель, короче. по пьянкам в Доме журналистов.
- Уф! Привет, Толяныч! - оптимистично говорит он, доставая из портфеля бутылку "Боржоми", открывая ее зубами и наливая в граненый стакан, - Ну мы и молодцы! Точно говорю - мы молодцы!
- Так что, тебя на ковер не вызывают? - спрашиваю шефа.
- Как раз - вызывают! - он жадно пьет свою воду, и брызжет радостными флюидами молодого карьериста, - Речь идет о маленькой продюсерской компании! Помнишь нашу с тобой разработку?
- А, - говорю я, - Я думал, зарплату дадут...
Он подмигивает - мой скепсис для него всегда отличный стимул. Как устроена его голова - непонятно.
- Так мы в Чечню то с тобой поедем? - спрашиваю.
- А ты разве хочешь? - удивляется шеф, - Ты ж мне тогда по пьяни сказал, что невер мор?
- Передумал.
- Ну, вот и отлично! Детям черешни привезешь! - по войнам шеф полазил, этого у него уже не отнять, - А то мне, честно говоря, с Кокоткиным надоело уже. Здоровье не то...