Кроссовки-то были, а Цыпленок мог и отсутствовать. Кроссовки - это не деталь. Это штрих. Возможно, случайный.

Через распахнутую дверь в освещенную комнату ложилось сочное желтое пятно. Оно делало менее страшным дальний конец коридора. Тулаев сделал два шага и взглядом провел по дверям в две другие комнаты. Одна была закрыта плотно. Вторая отчеркивалась слева черной полосой щели. Тулаев уже хотел шагнуть в освещенную комнату, но упрямые глаза не отпускали щель. Может, ему померещилось, но только секунду назад щель была вроде бы чуть чернее. На полкапли, но чернее. Что ее размыло? Солнечный луч, ударивший в окно? Человек, скрывающийся за дверью? Или усталость и муть в голове?

У стены коридора стояла швабра. Тулаев тихо поднес ее к двери и толкнул от себя. И тут же в коридор с грохотом упал стул. Тулаев отшатнулся, споткнулся об огромные кроссовки и со всего размаху хряснулся затылком об пол. Впереди, там, куда только что упал стул, что-то грохнуло еще раз, и палец сам нажал на курок. Под тупой удар выстрела какая-то стальная плита ударила Тулаева по ногам. Он извернулся, схватился руками за порог и, вытягивая, выдирая, высвобождая себя из-под ее свинцовой тяжести, все-таки перевалился через ступени. Хрипя не хуже, чем собака за его спиной, он вскочил и только теперь понял, что промазал.

В двери дома стоял Цыпленок и смотрел на него так, как судья смотрит на приговоренного к смертной казни: холодно и безразлично. В его руке смешной крошечной коврижкой смотрелся уроненный Тулаевым пистолет.

- Вот мы и встретились, ментяра! - в нос прогудел Цыпленок.

Даже с пяти метров его "выхлоп" добивал наверняка. От блевотинной вони вчерашнего цыпленковского перепоя Тулаева замутило так, словно он поцеловался с ним.

- Ты зачем Наждака убил, мент?! - сделал Цыпленок шаг вперед.

Чтобы оставить расстояние таким же, Тулаев дважды отшагнул от него. На гиганте нелепо смотрелись беленькие плавочки. С обтянутым в них килограммовым "хозяйством", над которым висел живот-мозоль давно растренированного спортсмена, Цыпленок казался борцом сумо, идущим получать приз за победу. Наверное, это ощущение возникло у Тулаева еще и оттого, что в красных слипающихся глазенках врага появилась кроме холода еще и какая-то радость.

- Я - не мент, - зачем-то сказал Тулаев.

В ответ Цыпленок вскинул арбуз кулака и крепче сжал в нем черную коврижку. Она щелкнула игрушечным пистолетиком. Кулак сдавил ее еще крепче. Кажется, Цыпленок действительно любил выигрывать. Наверное, почти все схватки на татами остались за ним. Юка, кока, вазари. Но пистолет не хотел давать ему слишком легкую победу.

Тулаев снова отступил. Не разъяснять же этой горе мяса, что последний патрон из "Ческой збройовки" уже ушел в "молоко".

- А-а-а! - со звериным рыком бросился на него Цыпленок.

Прыжком вправо Тулаев ушел от его стальных объятий, бросился к подвалу, на бегу подхватил лопату и с разворота, уже не плашмя, как до этого, а рубом опустил ее на амбала. В последний момент Цыпленок отклонил голову от удара, и лопата спичкой переломилась на его плече. Бульдозерным скрепером Тулаева швырнуло вправо. Он перелетел подвал и подушкой упал на гравий. Тысячами остриев он кольнул руки, ноги, тело. В ушах уже не только ухало, охало и ахало, но и выло надсадно, по-волчьи какое-то жуткое животное. И только глаза, одни лишь глаза поймали новый прыжок Цыпленка и замах деревяшкой, бывшей когда-то черенком лопаты.

Тулаев волчком катнулся вправо. По затылку крупой секанули взбитые палкой камни.

- А-а-а! - все с тем же звериным рыком кинул на него

свою тушу Цыпленок.

Глаза успели приказать Тулаеву. Глаза еще раз заставили его крутнуться волчком. Рядом грохнуло, словно упал с рельс трамвай.

Где-то за этим трамваем рухнуло еще что-то. Может, и вправду Цыпленок вызвал землетрясение своим падением? Грохнул выстрел, оборвавший чей-то хрип. Вразнобой зазвучали голоса.

Тулаев еле сел, с ужасом ожидая нового прыжка и совсем не ожидая, что еще что-нибудь услышит, повернулся в сторону Цыпленка и сразу ощутил, как силы оставили его. Силы уже были не нужны.

Над хрипящим амбалом стояли четыре парня в камуфляже с наведенными на него стволами автоматов.

- Са-аша! - сквозь гул в ушах долетел чей-то незнакомый голос. - Давай помогу.

Его подхватили под мышки, поставили на гравий. Земля качнулась и ушла вправо. Неужели землетрясение, вызванное падением Цыпленка, продолжалось?

- Осторожно, не упади, - напомнил себе голос. Он вроде бы был немного знакомым.

Вдоль руки, удерживающей его за плечо, Тулаев провел взглядом и не сдержался:

- Ви... Виктор Иванович!

Межинский улыбнулся и, оправдываясь, как двоечник перед учительницей за прогулянный урок, пояснил:

- Извини, что сразу "Альфу" не поднял... Я еще час ждал

после назначенного времени связи... Еще час жда...

Тулаев его слова недослышал. В голове что-то странное, еще

ни разу им в жизни не испытанное, резко заполнило все до самых краев густым-густым дымом, и он, задохнувшись им, потерял сознание.

43

Противошоковый укол, кружка горячего кофе и пачка галет из альфовского сухпайка сделали мир значительно лучше, чем он был до этого. Тулаев с усталой радостью ощущал, как умирают в ушах человечки, которые так ухали, охали и ахали после взрыва, как вытекает из головы муть. И одновременно с этим все, что он сделал, начинало казаться такой ерундой: заточение в подвале - не таким безнадежным, пистолет

Наждака - не таким страшным, Цыпленок - не таким уж сильным и непобедимым.

Из окна автобуса Тулаев увидел, как вывели из дома худющую американку, как испуганно отшатнулась она от убитой собаки и что-то быстро-быстро заговорила, показывая на пса, оскалившего залитые пеной зубы в гримасе смерти. Скорее всего, эта Селлестина оказалась гринписовкой или членом какого-нибудь общества по защите животных. Тулаев смотрел на нее сквозь грязные стекла автобуса, вяло жевал сухую галету и не ощущал ни малейшего желания знакомиться с ней. В этом знакомстве сейчас был бы элемент хвастовства с его стороны.

На дальнем конце улицы показался "шевроле" с красными номерами. На фоне серых заборов и колдобин дороги он смотрелся тарелкой инопланетян. Из тарелки, остановившейся у автобуса, вылезли два отутюженных мужика в очках, делавших их очень умными, и мятый субъект в фотожилете с миллионом карманов. Жилет бросился к Селлестине, облапил американку и повис на ней так, словно это не ее спасли, а его.