- Поспи, Джон, ты устал.

Джон откинулся на стуле, но не уснул. Он твердо знал, что у этой девочки, его жены, есть выдержка. Она умела молчать, когда ей было больно. Наблюдая за ней, он видел: она поняла, что находится в опасности, и теперь - так ему казалось - выжидала. Энн всегда знала, чего хочет. Ей присуща была настойчивость, не усложненная, как у Флер, современными веяниями; и решимость у нее была. Юные годы на родине, в Южной Каролине, она прожила просто и самостоятельно; и, не в пример большинству американских девушек, не слишком весело. Ее больно поразило, что не она была его первой любовью и что его первая любовь до сих пор его любит: это он знал. Она с самого начала не скрыла, что тревожится, но теперь, по-видимому, заняла выжидательную позицию. И еще Джон не мог не знать, что, несмотря на два года брака, она и теперь сильно в него влюблена. Он слышал, что девушки-американки редко знают человека, за которого выходят замуж, но порой ему казалось, что Энн знает его лучше, чем он сам. Если так, что она знает? Что он такое? Он хочет с пользой прожить свою жизнь; он хочет быть честным и добрым. Но, может, он все только хочет? Может, он обманщик? Не то, чем она его считает? Мысли были душные и тяжелые, как воздух в комнате. Что толку думать! Лучше и правда поспать! Он проснулся со словами:

- Алло! Я храпел?

- Нет, но вздрагивал во сне, как собака.

Джон встал и подошел к окну.

- Мне что-то снилось. Хороший вечер. Лучшее время года - сентябрь, если погода ясная.

- Да, я люблю осень. Твоя мама скоро приедет?

- Не раньше, чем мы устроимся. Она, по-моему, считает, что нам без нее лучше.

- Маме всегда, наверно, кажется, что она de trop [34], когда на самом деле этого нет.

- Лучше так, чем наоборот.

- Да. Не знаю, смогла бы я тоже так?

Джон обернулся. Она сидела в постели, смотрела прямо перед собой, хмурилась. Он подошел и поцеловал ее.

- Не раскрывайся, родная! - и натянул одеяло.

Она откинулась на подушку, смотрела на него - и опять он спросил себя, что она видит...

На следующий день Джун встретила его словами:

- Так Флер была здесь вчера и подвезла тебя? Я ей сегодня сказала свое мнение на этот счет.

- Какое же мнение? - спросил Джон.

- Что нельзя начинать все снова-здорова. Она избалована, ей нельзя доверять.

Он сердито повел глазами.

- Оставь, пожалуйста, Флер в покое.

- Я всегда всех оставляю в покое, - сказала Джун, - но я у себя дома и должна была сказать, что думаю.

- Тогда мне лучше прекратить сеансы.

- Нет, Джон, не глупи. Сеансов прекращать нельзя ни тебе, ни ей. Харолд вконец расстроится.

- А не его, Харолда!

Джун взяла его за отворот пиджака.

- Я совсем не то хотела сказать. Портреты получатся изумительные. Я только хотела сказать, что вам не надо здесь встречаться.

- Ты сказала это Флер?

- Да.

Джон рассмеялся, и смех его прозвучал жестко.

- Мы не дети, Джун.

- Ты Энн сказал?

- Нет.

- Вот видишь!

- Что?

Лицо у него стало упрямое и злое.

- Ты очень похож на своего отца и деда, Джон, - они терпеть не могли, когда им что-нибудь говорили.

- А ты?

- Если нужно, отчего же.

- Так вот, прошу тебя, не вмешивайся.

Щеки Джун залились румянцем, из глаз брызнули слезы; она смигнула их, встряхнулась и холодно сказала:

- Я никогда не вмешиваюсь.

- Правда?

Она еще гуще порозовела и вдруг погладила его по рукаву. Это тронуло Джона, он улыбнулся.

Весь сеанс он был не спокоен, а рафаэлит писал, и Джун входила и выходила, и лицо ее то хмурилось, то тосковало. Он думал, как поступить, если Флер опять за ним заедет. Но Флер не заехала, и он отправился домой один. Следующий день был воскресенье, и он не приезжал в город; но в понедельник, выходя от Джун после сеанса, он увидел, что автомобиль Флер стоит у подъезда.

- Сегодня я уж тебе покажу мой дом. Вероятно, Джун с тобой говорила, но я раскаявшаяся грешница, Джон. Полезай! - И Джон полез.

День был серый, ни освещение, ни обстановка не располагали к проявлению чувств, и "раскаявшаяся грешница" играла свою роль превосходно. Ни одно слово не выходило за пределы дружеской беседы. Она болтала об Америке, ее языке, ее книгах. Джон утверждал, что Америка неумеренна в своих ограничениях и в своем бунте против ограничений.

- Одним словом, - сказала Флер, - Америка молода.

- Да; но, насколько я понимаю, она с каждым днем молодеет.

- Мне Америка понравилась.

- О, мне так очень понравилась. А как выгодно я там продал мой фруктовый сад!

- Странно, что ты вернулся, Джон. Ведь ты такой... старомодный.

- В чем?

- Ну хотя бы в вопросах пола - я, хоть убей, не смогла бы обсуждать их с тобой.

- Ас другими можешь?

- О, почти со всеми. Ну, что ты хмуришься? Тебе нелегко пришлось бы в Лондоне или, скажем, в Нью-Йорке.

- Ненавижу, когда без нужды болтают на эти темы, - сердито сказал Джон. - Только французы понимают то, что связано с полом. Нельзя говорить об этом так, как говорят здесь или в Америке; это слишком реальный фактор.

Флер украдкой на него взглянула.

- Так оставим эту скользкую тему. Я даже не знаю, смогла ли бы я говорить с тобой об искусстве.

- Ты видала статую Сент-Годенса в Вашингтоне?

- Да, но это для нас обеих.

- Ах так? - проворчал Джон. - Чего же нужно людям?

- Ты знаешь так же хорошо, как и я.

- То есть - чтобы было непонятно?

- Если хочешь! Главное, что искусство теперь только тема для разговора; а о том, что каждому с первого взгляда понятно, не стоит и говорить - значит, это не искусство.

- По-моему, это глупо.

- Возможно. Но так забавнее.

- Раз ты сама это сознаешь, что же тут для тебя забавного?

- Опять скользкая тема! Попробуем еще! Пари держу, что тебе не по вкусу последние дамские моды.

- Почему? Вполне рациональная мода.

- Ого! Неужели на чем-то сошлись?

- Конечно, вы все были бы лучше без шляп. Голову мыть вам ведь теперь несложно.

- О, не отнимай у нас шляпы. Джон! Что останется от нашего стоицизма? Если бы нам не нужно было искать шляп, которые нам к лицу, жить стало бы слишком легко.

- Но они вам не к лицу.

- Согласна, голубчик; но я лучше тебя знаю женскую натуру. Надо же младенцу точить обо что-то зубки.