– Да эта свадьба насмешка сущая! – Борис жалобно огляделся по сторонам. Ниночка еще не появилась, и внезапно его охватил безумный страх, что царь передумал, и венчание не состоится. – Что Ниночка-то вашему императору сделала? Почему ему вздумалось ее, такую юную и невинную, вдовой сделать? Или ему все мало, что нас гнить в Сибирь посылает?

– Прошение на брак сей исходило от самой Нины Павловны, а не от царя, – вздохнул генерал Луков. – И, несмотря на все разочарования, что принесли ему его офицеры… он подписал разрешение на сей брак. За внешней ожесточенностью императора скрывается добрая душа. Должно быть, он плакал, подписывая вам приговор.

Тугай хотел что-то ответить, но шаги, гулким эхом отдавшиеся в нутре собора, заставили его примолкнуть. Дверь распахнулась, появился кучер Мирон Федорович, отныне человек свободный, уже забывший о холопской доле. На нем были высокие кирзовые сапоги и новехонький темно-синий кафтан, своей элегантностью как-то даже и не вязавшийся с лохматой головой Мирона.

– Они все уже здесь, ваши сиятельства! – густым басом крикнул он. – Можно уже, пожалуй, и в колокола звонить.

Отец Ефтимий дал знак своему помощнику. Одиноко-пронзительно, жалобно запел колокол, самый маленький из четырех колоколов собора, ибо полногласие было позволено только по праздникам и дням тезоименитств государей.

Под жалобный колокольный звон отец Ефтимий запел красивым мощным басом, заполнившим собой все чрево собора.

Борис прижал кулаки к сердцу, дыхание его сделалось сбивчивым от волнения. Плисский и Колкий стояли у него за спиной, генерал Луков замер чуть поодаль, нервно сжимая руками эфес шпаги.

И тут в соборе появилась Ниночка. На ней было белое венчальное одеяние, терпеливо дожидавшееся сего дня на безголовом манекене у портнихи, на худенькие плечики девушки был накинут длинный плащ из серебристой норки. Старая нянюшка Катерина Ивановна вела Ниночку за руку. Портниха Прасковья Филипповна несла шлейф подвенечного платья. Медленно приближались они к жениху под пение отца Ефтимия.

– Ангел, – прошептал Плисский на ухо Тугаю. – Как есть, ангел. Ты женишься на ангеле, Борис.

Тугай с трудом сглотнул вставший поперек горла комок. А потом двинулся навстречу Ниночке. Она замерла, и в ее огромных глазищах читалось столько счастья, что сердце Бориса на мгновение пропустило удар, заходясь от нестерпимой боли и такой же нестерпимой радости.

– Я люблю тебя, Борюшка, – прошептала она, протягивая жениху руку. – Ты так красив в новом своем мундире.

Борис глубоко вздохнул.

– Это всего лишь театральный костюм и более ничего, Ниночка. Через час я вновь обряжусь в каторжанскую робу.

Он взял ее за руку и глянул на мерцающий золотом в огоньках свечей иконостас. Казалось, что святые внезапно ожили, их глаза были более красноречивы, чем любой язык человеческий, их вскинутые для благословения руки молили Бога о милосердии к павшим. Отец Ефтимий затянул осанну.

– Экое безумство мы совершаем сейчас, Ниночка, – обжег словами свою невесту Борис. Медленно они двинулись дальше вдоль алтаря.

«Как же хорошо, что мы здесь одни, – подумал вдруг генерал Луков. – Никто меня на смех не поднимет и не назовет старым дураком за то лишь, что я верю – эта любовь дорогого стоит». Он схватил у ординарца огромный букет белых роз и двинулся вслед за парой новобрачных.

Никто из них так и не услыхал, как хлопнула дверь собора. В храм вошел человек, закутавшийся в длинный, подбитый мехом плащ, и укрылся за одной из колонн, тайно наблюдая за венчанием.

Когда Борис и Ниночка замерли перед алтарем, оборвалось пение отца Ефтимия. Луков протянул невесте букет. Плисский и Колкий замерли чуть поодаль. Только Кюхельбекер подошел к жениху и низко поклонился Ниночке.

– Во всех моих стихах я утверждал, что нет в мире этом места для счастья, есть, мол, только иллюзия его. Но ныне я готов опровергнуть самое себя. Видеть вас, дорогая Нина Павловна, и есть величайшее счастье. А уж венчаться с вами – дар Божий. Честное слово, именно так я и думаю.

– Аминь! – громко возвестил отец Ефтимий. – Замечательная проповедь вышла. И ведь ни слова из нее не убавишь! Преклоните ж главу вашу, дети мои, и протяните друг другу руки.

Венчальный обряд начался.

Отец Ефтимий благословил новобрачных, протянул им для поцелуя крест, хлеб, вино и щепоть соли…

После венчания им было дано лишь десять минут наедине. Они стояли у одной из колонн, сжимая друг другу руки. Генерал Луков и все остальные отошли на почтительное расстояние. Незнакомец, по-прежнему так ими и не замеченный, вжался лицом в холодный камень колонны и негромко всхлипнул.

– Что нового на воле, Ниночка? – спросил Тугай и нежно провел ладонью по ее лицу.

– Ничего, Борюшка. Все молчат.

– Когда нас отправят по этапу в Сибирь?

– Про то никто не знает. Княгиня Трубецкая думает, что в правительстве боятся высылать вас на глазах у всех. Если вас и вздумают гнать по этапу, то тайком, в ночи. Дабы избежать ненужных манифестаций.

Тугай притянул Ниночку к себе. «Моя жена! – подумал он. – Красивейшая женщина России… Вот сейчас подаст Луков знак, и минуют мгновения сладкого сновидения».

– Тогда нам еще долго куковать в Санкт-Петербурге, – сказал Борис вслух. – Скоро уж зима. Вряд ли уж пошлют нас в дорогу до снега. На такой этап даже казаков не посылают. О, Ниночка… – он поцеловал ее, прижал к себе еще сильнее и глянул поверх ее головки на генерала Лукова. Тот кивнул.

– Пора, друг мой. Время прощаться…

– Увидимся ль еще? – спросил Борис дрожащим голосом.

– Я буду приходить, – Ниночка погладила Тугая по щеке и, стараясь не разреветься, нервически хихикнула. – Мой муж! Мой муж, Борис Тугай! Как же здорово это звучит! О, Борюшка, нас теперь и в Сибири не разлучат.

Луков махнул рукой, и Тугай кивнул ему в ответ. Взял в ладони Ниночкино лицо, вгляделся в глаза внимательно.

– Прощай же… Я люблю тебя…

– Можно мне проводить Бориса до дверей? – спросила Ниночка. Провела пальчиком по лбу своего супруга, торопливо смахнула слезы в уголках его глаз.

– Да, но только быстро, – Луков изо всех сил старался, чтобы голос его звучал сурово. – Мы и так уже опаздываем. Идемте же.

Он знал, что на площади перед собором поджидает взвод солдат, чтобы развести арестантов по казематам равелина.

Борис выпустил Ниночку из объятий и повернулся к товарищам.

– Благодарю вас, друзья мои, – твердо произнес он. – Коли переживем мы нашу беду и доведется свидеться вновь, мы отпразднуем свадьбу мою. Если ж не суждено, знайте: то, что сегодня свершилось, подарило мне силы. Это – та самая краюха хлеба для сердца моего, с которой и тайга не страшна.

Поклонившись отцу Ефтимию, медленно двинулись они к дверям, и чудилось им, что поет вослед хор дивный, словно рождество Христово на дворе…

Из-за колонны выступил им навстречу одинокий наблюдатель.

Генерал Луков схватился за шпагу.

– Как вы попали сюда? Я приказал…

– Согбенный старик и пара рублей могут еще на Руси творить чудеса.

– Папенька, – устало прошептала Ниночка. – Почему ты пришел?

– Я хотел видеть все это, – граф Кошин измученно потер глаза платком. – Единственное мое дитя свадьбу играет… а я бы и не пришел? Да благословение родительское не менее бесценно, что и благословение церковное. Я просто стоял тихонько за колонной, за тебя, доченька, молился и плакал.

Он глянул на Тугая.

– Борис, сын мой, – дрожащим голосом обратился к арестанту Кошин. – Мужайся! Пред тобой дорога, коей сам черт испугается. Не буду уж более спрашивать, сколь необходимо было все это. Отныне ты – муж моей Ниночки. Возвратись же оттуда… а большего тому, кто в Сибирь по этапу идет, и пожелать нельзя.

С этими словами граф вынул из-под плаща кожаный мешок.

– Это – мой подарок свадебный, доченька. Я его тебе здесь прямо дам, ибо домой ты возвращаться не желаешь. Это тебе пригодится. Здесь тридцать тысяч рублей.