Чтобы отвязаться, срочно мобилизовали лейтенанта с двумя разведчиками, дали проводника, сказали про ожидаемое вторжение, но предупредили честно, что в его, лейтенанта, расположение чеченцы не сунутся и даже близко не подойдут. Надо просто замаскироваться и охранять тропу. Ежели иностранная резидентура вдруг решит уйти по этому направлению, захватить, скрутить и сообщить по рации. Поскольку направление было тупиковым и упиралось в непроходимые заросли, вероятность встречи со шпионами была настолько низка, что рацию даже не удосужились проверить как следует.

— А если кто из местных пойдёт? — спросил лейтенант.

— Да куда он там пойдёт? — вздохнул инструктирующий, замученный бессонной ночью, нервотрёпкой и истошными воплями старательного. — Разве что по нужде… Документы проверишь.

— И?

— Ты срать с паспортом ходишь? — иронично поинтересовался инструктирующий. — Отправишь обратно в аул. Или в другое какое место. В общем, по обстановке. Вот этого только не упусти, если сунется, — и выдал лейтенанту фотографию Аббаса.

До перевала домчались на «уазике». Потом километров тридцать глушили ноги по горам. К пещере, помеченной на карте синим крестиком, вышли, когда смеркалось. Покурили, переобулись.

Лейтенант, взяв с собой сержанта Алешкина, вышел на тропу изучить обстановку. Метрах в тридцати выше по течению видны были разваленные мостки. Наверное, местные бабы выходили сюда стирать бельишко. За мостками речка делала поворот, так что видимость в эту сторону аккурат и была метров тридцать, от силы сорок. Справа же от пещеры две сомкнувшиеся вверху скалы пропускали бурлящую воду, а дальше, как и говорили в Минводах, находилась сплошная, исчезавшая в темноте, полоса кустарника. «Колючка, — доложил Алешкин, посасывая палец, — замучаешься лазить, товарищ лейтенант. Так что мы здесь, как билетёры в кино. Лучше всего будет прямо на тропке сесть и тормозить каждого проходящего».

— Нет, — распорядился лейтенант, возвращаясь к пещере, — вот так сделаем. Пост оборудуем на выходе из пещеры. Один дежурит, один отдыхает, один… на подхвате. Если кто пойдёт, двое спускаются, проверяют документы, а дежурный сверху прикрывает на всякий случай.

— А если ночью пойдут? Гляделку-то небось не дали?

Прибор ночного видения и вправду не дали. Но это не беда. Голь на выдумки хитра. Перед мостками, ближе к пещере, натянули проволоку, подвели ко входу в пещерку, привязали к котелку с водой — даже если часовой вздремнёт ночью, дело житейское, то проходящий по тропе устроит ему бодрящий душ. Подготовились, короче.

Около восьми утра дежуривший ночью сержант Сипягин подал сигнал. Лейтенант вывалился из пещеры, лягнув по дороге спящего Алешкина, подполз к камню. Сипягин показал дулом автомата в сторону мостков.

Там неподвижно стоял низенький толстый человек в высоких армейских ботинках, мятых чёрных брюках и меховой жилетке поверх зелёного свитера. Под мышкой он держал скатанный в трубку коврик.

— Со стороны аула подошёл, — шёпотом сообщил Сипягин. — С минуту уже стоит.

Под грузным телом присоединившегося к ним Алешкина хрустнули камешки.

— Что делать будем, лейтенант? — спросил Алешкин. — Спускаемся?

— Отставить, — скомандовал лейтенант. — Спускаться будем только если он пойдёт сюда. Пока приготовься. Сипягин! Диспозиция будет такая. Мы его встретим внизу, вот у того куста. Я отсеку от воды. Алешкин встанет у него за спиной. Ты его держи на прицеле. Без команды не стрелять. Команда будет такая: я автомат переложу в левую руку. Ты, Алешкин, в этом случае сразу падай на землю, а то угодишь под пулю. И разворачивайся к аулу, может, он не один. Всё понятно?

— Так точно, — чеканным шёпотом ответили сержанты.

Но толстяк не собирался двигаться в сторону пещеры. Он постоял ещё немного, глядя на тот берег реки, потом медленно расстелил на земле коврик, опустился на колени, провёл ладонями по лицу и молитвенно застыл.

— Азербайджанец? — спросил вспомнивший ориентировку Алешкин.

Лейтенант покачал головой. Азербайджанец был ростом метр семьдесят восемь, а в этом хорошо если метр шестьдесят. Тот худой, а на этом болталось килограмм тридцать лишнего веса.

— Местный, — определил лейтенант. — Продолжаем наблюдение.

— Противно даже смотреть, — оценил Сипягин молитвенную позу толстяка. — Что ж это за религия такая? Прямо мечта гомосека.

— А у них каждый второй и есть гомосек, — сообщил Алешкин. — От них вся эта зараза и пошла. Они, когда вот так вот молятся, баб близко не допускают. Чтоб не отвлекали и не мешали друг на друга глазеть.

Помолившись, толстяк встал, снял жилетку, аккуратно положил на мостки, бросил сверху свитер и, оставшись голым по пояс, начал плескать на себя ледяную воду. От белого тела пошёл пар.

— Йех! — радостно завопил толстяк. — У-у-х! А-а-а! Хорошо!

— Спортсмен, — оценил Алешкин. — Водные процедуры. Лейтенант, нам бы тоже невредно ополоснуться. Вон как радуется…

— Ополоснёмся, — разрешил лейтенант. — Только без визга на лужайке.

Видать, утреннее купание после молитвы было традиционным. Потому что в последующие четыре дня толстяк регулярно появлялся в восемь, молился на коврике, потом плескался, вытирал спину и брюхо похожей на портянку тряпкой и, захватив манатки, удалялся в сторону аула. Одевался он, судя по всему, по дороге.

А вот на пятый день произошло непредвиденное.

Вытершись, толстяк не повернулся к аулу, а двинул в сторону пещеры, накинув меховую душегрейку на голое тело.

— Спокойно, — предупредил лейтенант. — Все только по команде.

Он решил, что без крайней нужды вниз спускаться не будет. Толстяк был явно безвреден, а обнаруживать себя не следовало. Но толстяк неожиданно остановился у натянутой проволоки, замер недоверчиво и, присев на корточки, стал трогать её правой рукой. Потом с силой дёрнул.

Лейтенант услышал, как Сипягин за его спиной, получив за шиворот полтора литра воды, со свистом втянул воздух, погрозил ему пальцем, тронул за руку Алешкина и съехал на тропу в сопровождении небольшого камнепада.

На внезапно возникшие перед ним фигуры в камуфляже толстяк среагировал вполне предсказуемо. Он присел с перепуга, задрал к небу обе руки и быстро заморгал коричневыми глазками.

— Кто такой? — спросил лейтенант, отгораживая толстяка от берега реки.

Толстяк боязливо проводил взглядом заходящего ему за спину Алешкина и ответил, запинаясь:

— М-местный… житель. Ш-шамиль. Хабибуллин.

— Документы есть?

Толстяк жалостно развёл руками и услужливо прогнулся. Понятно было, что документов у него с собой нет. На встречу с Аллахом ходят без паспорта.

— Куда направляемся? — продолжал лейтенант, соображая, что делать дальше. Задержать? Но через какое-то время в ауле хватятся и пойдут искать. Отпустить? Через пять минут станет известно, что на тропе засада.

— Туда, — лаконично ответил задержанный и показал пальцем в сторону непроходимого кустарника.

— Зачем?

— Я там оставил кое-что, — признался толстяк и начал нервно переминаться с ноги на ногу. — На стол поставить… Праздник сегодня, день нашей российской конституции. В доме держать нельзя, приходят люди, говорят — дай выпить, Шамиль, потом по всем углам шарят, ханку ищут. А тут к нашему председателю родня собирается, вот я и пошёл доставать. Только не отбирайте, — поднял он на лейтенанта увлажнившиеся от волнения глаза.

— Не отберём, — пообещал лейтенант, внимательно изучая задержанного.

В принципе, он вёл себя достаточно естественно для человека, встретившегося на узкой дорожке с вооружёнными представителями власти — в меру дёргался, облизывал пересохшие губы и вообще… Да и история с запрятанной в речке водкой звучала убедительно. Но что-то настораживало, непонятное, неуловимое и беспокоящее.

— Местный, говоришь? — переспросил лейтенант, пытаясь определить причины не исчезающей тревоги.

— Местный, местный, — засуетился Шамиль. — В семьдесят девятом приехал из Уфы на заработки и остался. Жену привёз, потом она уехала, а я остался. Поваром в школе был, теперь в школу никто не ходит, так я к председателю перешёл. Ему готовлю. Совсем местный.