— Может быть, написать про приоритет в области машиностроения? Все-таки с делегацией Завода еду.

— Разве у нас там есть приоритет? — настороженно спросила Элеонора Львовна, — А как же! — ответил Платон. — Паровоз, например. Братья Черепановы ведь изобрели А они не признают.

— Про машиностроение можно, — согласилась Элеонора Львовна. Она завизировала текст и послала Платона дальше по инстанциям.

Уверовав в неизбежность предстоящей поездки, Платон не стал ходить с техническим заданием сам, а послал секретаршу. За два дня она получила подписи Красавина, секретарей профкома и комитета комсомола, сдала документ в партком, трижды справилась о том, когда можно будет получить завизированное техзадание, чтобы отнести его на утверждение ВП, и, получив наконец уклончивый ответ, сообщила об этом Платону. Тот немедленно позвонил секретарю парткома Лютикову.

— Платон Михайлович, — сказал Лютиков по телефону, — ну что вы, право, тревожитесь? У вас еще месяц впереди. Мы же все равно не визируем техзадания без согласования с выездной комиссией парткома. Передали ваши документы туда, ждем, когда вернут. Хотите ускорить — позвоните, — Лютиков назвал фамилию Викиного мужа, — но Василий Иннокентьевич сейчас, наверное, просто занят. Атак у нас с ним ни разу проблем не было. Это Осовский, светлая ему память, к каждой запятой придирался. А Василий Иннокентьевич человек молодой, современный, не бюрократ, так что не тревожьтесь.

Почуяв недоброе, Платон набрал телефон Викиного мужа. Вопреки всем ожиданиям, тот был изысканно любезен и тут же пригласил Платона зайти к себе в кабинет.

— Слушайте, а можно я вас просто по имени буду называть? — спросил Корецкий, пролистывая папку с документами. — Возраст у нас почти одинаковый, в Академии неформальный стиль общения в почете, зачем же нам церемонии разводить?

Я с вами давно хотел как-то поближе. Бывает, идешь по Институту, только и слышишь: Платон, Платон… Я сначала думал, тут еще и философией занимаются, да потом супруга разъяснила. Она о вас, кстати, очень высокого мнения.

Корецкий широко улыбнулся Платону. Улыбка была добродушной и искренней.

Большие голубые глаза замдиректора по режиму тоже излучали неподдельную радость от близкого знакомства с Платоном.

— Где ваше задание-то? — продолжил он, перебирая бумаги. — А, вот. Ну-ка, поглядим. Он взял в руки две странички с текстом и углубился в чтение.

— Знаете, — сказал он, пробежав текст глазами, — а вам не смешно было всю эту галиматью писать? Вы же умный человек, без пяти минут доктор. Едете с серьезной делегацией, вам предстоит изучение крупного производства. И что же — будете там руководствоваться решениями, положениями и выводами? Или вы посреди итальянского завода начнете объяснять, что паровоз братья Черепановы изобрели? вас как с итальянским? Ведь на другом языке тамошний рабочий класс не понимает.

А, Платон Михайлович?

— Есть правила, — аккуратно ответил Платон. — Их не я придумал. И не мне их менять. Мне ехать надо.

— Это, конечно, верно, — согласился замдиректора — Только когда поездка как таковая ставится, по сути, впереди цели поездки — это, уважаемый Платон, нехорошо. Ну, мы люди свои, я вам сразу скажу — могут возникнуть вопросы. Не у нас, конечно, мы же все понимаем, а в другом месте. Чуете? — И Корецкий подмигнул Платону. Тот счел за лучшее промолчать.

— Ладно, — сказал замдиректора, выдержав паузу. — Комиссию собирать не будем, считаю, что мы договорились. Я ваше техзадание визирую. Обычно мы его сами на партком передаем, но в данном случае, — он снова улыбнулся, — берите.

Сами отнесете Лютикову. Удачи вам!

В результате Платон мгновенно получил подпись Лютикова и через неделю отправился на выездную комиссию райкома партии. Комиссия состояла из четырех человек: председателя, двух старичков и женщины непонятного возраста.

Сопровождал Платона сам Лютиков. Он представил Платона членам комиссии, коротко обрисовал цель поездки, сообщил, что партком рекомендует, и замолк.

— Какие вопросы будут к товарищу? — спросил председатель и, не дожидаясь реакции коллег, первый вопрос задал сам:

— Скажите, Платон Михайлович, вам до этого приходилось бывать в загранкомандировках?

— Нет, — честно признался Платон.

Члены комиссии оживились. Один из старичков, глядя куда-то в угол, произнес тихо, но внятно:

— Вообще-то нарушение. Первый выезд-и сразу в капстрану. Пусть партком выскажется.

Лютиков пояснил, что Проект существует уже давно, что рекомендуемый к выезду стоял у самых его истоков, что он досконально разбирается в проблематике, поэтому партком счел целесообразным рекомендовать.

Старичок потянулся к характеристике Платона и стал читать, шевеля губами.

— Не по форме составлена, — подвел он итог, дочитав до конца. — Вот тут написано: «Политически грамотен, морально устойчив». А надо писать, — голос его внезапно сорвался на фальцет, — «Политически грамотен». Точка. С красной строки. «Морально устойчив». Точка. С красной строки. «Делу Коммунистической партии беззаветно предан». Вы, товарищ, член партии?

— Нет, — ответил Платон.

В комнате повисла гнетущая тишина. Председатель торопливо задал очередной вопрос:

— Платон Михайлович, расскажите, пожалуйста, как вы готовитесь к поездке.

Этот коварный вопрос появился в репертуаре выездных комиссий сравнительно недавно. Отвечая на него, люди, недостаточно подготовленные к беседе, обычно несли всякую чушь — кто-то говорил, что дописывает доклад, кто-то сообщал, что изучает историю и культуру страны командирования, а одна девица, кажется, в Перовском райкоме, бухнула, что собирает чемоданы. Платон же, проинструктированный Лютиковым, ответил твердо, что завершает подборку материалов по всем пунктам технического задания, с тем чтобы по возвращении доложить о полном его исполнении, и уже приступил к их углубленному изучению.

Комиссия удовлетворенно зашевелилась.

— Еще вопросы будут, товарищи? — спросил председатель. — Нет? Хорошо. Вы, Платон Михайлович, свободны, а Николая Николаевича мы попросим на минутку задержаться.

Лютиков появился в коридоре через десять минут и поднял большой палец.

Вылет был назначен на субботу, а в четверг утром Платон уже получил билет на самолет и командировочные — по сто двадцать долларов в день на гостиницу, по двадцать долларов суточных и триста долларов на покрытие транспортных расходов.

В итальянских лирах. Вечером, зайдя к Ларри, Платон сказал:

— Все, еду. Лиры видел когда-нибудь? Ларри без особого интереса покрутил в пальцах цветастую купюру, вернул ее Платону и спросил:

— А паспорт тоже получил?

— Паспорт завтра, — ответил Платон. — Сказали к десяти подъехать.

— Так это ты еще никуда не едешь, — мрачно сообщил Ларри. — С бумажками советую быть поосторожнее. Не пришлось бы обратно сдавать.

— Брось, — отмахнулся Платон. — Все уже решено. Завтра прилетают с Завода, вечер не занимай.

Приехав к десяти утра в отдел внешних связей Президиума и отстояв очередь в паспортное окошко, Платон услышал:

— Платон Михайлович, а вы у куратора по Италии были?

— Это где? — спросил Платон.

— На втором этаже, вон туда по лестнице. Он должен передать нам распорядиловку, но еще не передал. Зайдите к нему, пожалуйста, попросите занести.

— А паспорт-то есть? — не удержавшись, спросил Платон, памятуя о словах Ларри.

— Да все есть! Еще вчера вечером привезли. Только побыстрее, прошу вас, а то мы скоро закрываемся до шестнадцати часов.

На лестничной клетке второго этажа Платон чуть не сбил с ног стоявшего у окна невысокого мужчину в сером костюме. От мужчины исходил какой-то невиданный заморский аромат.

— Извините, пожалуйста, — сказал, не поворачиваясь, Платон и, завернув за угол, влетел в комнату, номер которой ему назвали в паспортном окошке.

Куратора по Италии в комнате не оказалось. Выяснилось, что час назад он куда-то вышел и обратно не возвращался. Ему уже несколько раз звонили, в том числе и от начальства, но найти не могут. Распорядиловка, о которой так хлопочет Платон, находится у него: он еще вчера должен был спустить эту бумагу на первый этаж, но, видимо, не успел. Много работы. Впрочем, никаких проблем быть не должно, если вы подождете — нет, нет, не здесь, вон там, в коридоре, — то с минуты на минуту он подойдет.