ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ГОРА

1

Кричит Барбара, и Элен Маркэнд раскрывает глаза. - Пустая постель... Это радостные крики; наверно, Марта забавляет сестренку. Сегодня день рождения Барбары; уже два года - как быстро. Элен смотрит на часы у изголовья: двадцать пять минут девятого. Пустая постель. Каждое утро она видит ее, точно вопрос, оставшийся без ответа. Уютная комната, но в ней пустота. Да разве человеческая жизнь вообще не пуста? Она снова откидывается на подушки и слышит голос своего друга, доктора Хью Коннинджа: "Как бы гладко и мирно ни текла наша земная жизнь, она пуста. Да, мой друг, даже если с нами бог, наша жизнь пуста. Те, кто не познали бога, терпят пустоту, не сознавая ее; те, кто познали, терпят, сознавая. В этом вся разница, но как она велика! Сознавать пустоту жизни и знать, что, когда жизнь придет к концу, наступит конец и пустоте!" Она нажимает кнопку звонка на столике у постели. Почти тотчас же входит горничная с подносом, на котором рядом с чашкой чая лежит пачка писем и газет.

- Что, Марта ушла уже в школу?

- Кажется, сейчас уходит, мэм.

- Приведите Барбару.

Лимонный привкус чая поражает своей резкостью; но она может умерить эту резкость, может пить ложку за ложкой, как ей вздумается. Газетные заголовки: "ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ ХВАСТЛИВОМУ ПОБЕДИТЕЛЮ - ГЕРМАНИИ". "ЗАБАСТОВКА ЯНГСТАУНСКИХ ЛИТЕЙЩИКОВ: ДЕСЯТКИ УБИТЫХ"... тоже поражают. Она разбирает письма. От Реннарда, от Конрада Вестерлинга... циркуляры... просьбы... Дэвид! Сомнений нет: это его почерк, хоть и изменившийся, чуть-чуть изменившийся. Почтовый штемпель какого-то города в Алабаме, название неразборчиво. Она откладывает письма и берет газету: ШЕСТНАДЦАТЬ АМЕРИКАНЦЕВ УБИТЫ МЕКСИКАНСКИМИ БАНДИТАМИ. ГЕРМАНИЯ ПРОЯВЛЯЕТ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ: БЕРЕТ НА СЕБЯ УПЛАТУ СТРАХОВКИ ПО "ЛУЗИТАНИИ". Человечность на войне!

Дверь распахивается: переваливаясь, входит Барбара; она похожа на отца, маленький белокурый Дэвид. Мальчишечья упрямая рожица с серьезными глазами.

Элен отставила поднос, чтоб взять ребенка.

- Сегодня твой день рождения.

- Лоздения. Баба лоздения!

- А вот это, - она протягивает куклу с льняными волосами, в синем бархатном платье, - это для Бабы в день" ее рождения.

Она хочет, чтобы ребенка увели. Она хочет быть наедине с письмом Дэвида. Барбара сидит на постели, рассматривает невиданное существо, не решаясь еще завладеть им. "Лоздения", - повторяет она, думая, что это имя ее куклы. - Когда она поймет, что значит "рождение", половина ее дней рождения уже будет позади. Жизнь действительно бессмысленна! - Элен вспоминается последний визит Конрада Вестерлинга: его снисходительность к ее обращению в католичество. "А почему бы и нет? - сказал он. - Всякий смысл, который мы хотим придать человеческой жизни, бессмыслен. Может быть, имеет смысл сразу исходить из бессмысленной предпосылки". Барбара наконец решилась. Она возьмет Лоздению себе. Ручонками обхватив куклу, она сползает с постели. "Показать Дуду, - говорит она, - показать Дуду Лоздению".

Элен наедине с письмом Дэвида. Медленно потягивая чай, она вскрывает записку Реннарда: отчет за 1915 год. Она едва заглядывает в него... денег больше, чем она может истратить. Почему это даже в деловых записках Реннарда ей всегда чудится оттенок злорадства: словно он не помогает им богатеть, а разоряет их. Письмо Конрада лежит рядом с письмом человека, который четырнадцать лет тому назад вытеснил его из ее жизни. Она не любила Конрада, но, может быть, вышла бы за него замуж, если б не появился Дэвид. Он не покинул бы ее, не исковеркал бы ей жизнь, но не дал бы ей счастья. - Любовь... сама жизнь, не знающая смысла. Любовь не пуста, но любовь уходит из жизни - и тогда жизнь становится пустой. - Все ее внимание было устремлено на Конрада Вестерлинга, но однажды, зимними сумерками, Дэвид вторгся в ее жизнь и заполнил ее всю. Это любовь. Вечерний чай в студии Корнелии Реннард в День благодарения. Немного спустя Корнелия выбросилась из окна... - разве это была любовь? Она вскрывает письмо Конрада. Он уехал в Чикаго, делать в каком-то ученом обществе доклад о своих последних открытиях в области энергодинамики метаболизма. Я продолжала бы свои научные занятия, я понимала бы, о чем он сейчас говорит. Но Конрад утверждает, что сама наука не понимает своего языка. Наука, говорит он, только сводит невежество до некоторого минимума. Наука, говорит он, уничтожает невежество, а не создает знание...

"Дорогая Элен!

Доклад сошел хорошо. Из сидевших в зале его поняли трое молодых людей. Старикам он, конечно, не понравился, потому что они ничего не поняли. Но они боятся Магнум-института и вообще Нью-Йорка. Их нападки будут замаскированы; они знают как раз достаточно, чтобы понять, что для нападок на меня этих знаний мало. Так что, как видите, победа полная.

Все это для меня ломаного гроша не стоит, дорогая Элен.

Элен, я отдал бы все, все это за вашу любовь. Много лет назад, когда вы учились у меня и я полюбил вас, я был убежден, что работа - прежде всего. Вот почему я потерял вас..."

...Ошибка, Конрад. Вы не понимаете. Если я была близка к тому, чтобы полюбить вас, то именно потому, что для вас работа была важнее всего. Теперь, когда вы заговорили о том, чтоб работу поставить на второе место, я холодна. Дэвид? Может быть, он покинул меня, чтоб найти для себя настоящую работу. И тогда для него работа будет важнее всего. Разве тогда я буду меньше его любить?.. - Она роняет письмо на поднос, не дочитав до конца...

...И вот все письма прочтены, кроме одного, с которым она остается наедине. - Прочесть его? Когда я прочту его, останется только то, что Дэвид хотел сказать мне. Его слова, каковы б они ни были, поглотят меня. Она раскрывает "Таймс": СМЕРТЬ АДЫ РЕХЭН. - Какая была Катарина в "Укрощении строптивой!" Почему я не брошу вызова Дэвиду, не заставлю его увидеть меня? Я пассивна. О, такая активная в мире, где нет ничего, кроме пустоты... а с ним так мучительно пассивна! - Она озирается вокруг. С какой любовью она обставляла эту комнату, выбирала подходящие тона, подходящие материалы, подходящую мебель. Ничто не реально, кроме пустой постели.