– Куда, куда? – кинулся за ним адвокат Пейкарян, обняв почтенного холостяка.

– Пусть себе уходит, новую вышку ставит, – засмеялся Мелкон.

– А сколько их у тебя, Папаша, а? – спросил Кязим-бек. – На Шемахинке, в Старом городе, на Баилове, на Набережной…

– Ни дать, ни взять – султан марокканский, – заметил Мовсес, жуя соленый огурец после рюмки коньяку.

Папаша улыбнулся. Ему льстили безобидные шутки молодых друзей.

– Господа, – воскликнул Гриша, меняясь в лице, – здесь присутствует негодяй, которого надо вышвырнуть из нашего общества!

Он подошел к Микаэл у и, выпятив живот, встал против него.

– Бесчестный вор, разбойник, низкая тварь! – громко крикнул Гриша и, не дав противнику прийти в себя, закатил ему звонкую пощечину.

Поднялась суматоха. Кое-кто схватил Гришу за руки. От удара Микаэл качнулся, склонился и едва устоял на ногах. Удар был до того силен, что Микаэл, очнувшись, увидел себя уже крепко стиснутым друзьями. Официанты и посетители, привлеченные скандалом, тесно обступили всю компанию. Гриша, заложив руки в карманы, глядел на противника с холодным презрением. Микаэл кричал, стараясь вырваться из рук окружающих. Лицо его побагровело, мочки ушей пожелтели, пена клубилась на губах, грудь ходуном ходила, жилы на шее вздулись и посинели. Он изо всех сил колотил ногами о пол и кричал:

– Пустите, пустите, не то…

Он задыхался. Пощечина жгла ему щеку раскаленным железом. Какой стыд, какой позор! И где! Только Гриша мог так эффектно нанести оскорбление. А-а, все издеваются над Микаэлом, у всех соболезнующие взгляды! Да мыслимо ли, чтобы он, Микаэл Алимян, подвергся такому бесчестию на глазах у друзей и недругов? Дайте хоть раз выстрелить… Гришу увели. Кое-как увели и Микаэла.

Буфет все наполнялся народом. Начались пересуды. Одни защищали Гришу: стоило разок проучить этого Алймяна – уж больно зазнался. Большинство заступалось за Микаэла. Многие осуждали и того, и другого. Несколько преподавателей гимназии и членов суда требовали составить протокол и завтра же отобрать у обоих членские билеты. Микаэла силой усадили в экипаж и отвезли домой. Смбат побледнел, узнав об оскорблении, нанесенном брату. Вдова Воскехат громко вскрикнула. Антонина Ивановна бросила презрительный взгляд на Микаэла, удостоившегося публичной оплеухи.

– Дикая Азия! – произнес Алексей Иванович.

– Я этого Абетяна убью! Я постою за честь Алимянов! – кричал Аршак.

Кязим-бек, схватив юношу за руки, не дал ему выбежать из дому.

Микаэл настаивал, чтобы друзья сию же минуту отвезли Грише вызов на дуэль.

– Ты на дуэли драться не будешь! – решительно заявил Смбат и, обратившись к гостям, попросил их оставить Микаэла.

Весь вечер семья Алимянов провела в тревоге. Вдова безутешно рыдала.

17

Рано утром Смбат зашел к брату. Против обыкновения Микаэл был уже на ногах. Всю ночь он почти не смыкал глаз.

– Что тебе надо? – встретил он брата.

Смбат посмотрел в его воспаленные глаза и спокойно уселся.

– Я пришел к тебе не как брат, а как друг и товарищ. Умоляю, скажи мне толком, что у тебя вышло с Григором Абетяном? Нельзя допустить, чтобы не было серьезной причины.

– Помочь ты мне не можешь, чего же рассказывать?

– Значит, дело сложное?

– Оставь меня в покое, бога ради.

Смбат, закурив, раздумывал о чем-то..

Микаэл ходил взад и вперед, заложив руки в карманы.

– Видишь ли, Микаэл, у тебя могут быть тайны от. меня – это вполне естественно. Но пощади мать. Ты молчишь, а она, бедная, воображает, что несчастье слишком велико. Она теряется в догадках.

Молчание становилось невыносимым даже для Микаэла. Он сам чувствовал потребность поделиться с кем-нибудь своей тайной. Мужественный голос и приветливое лицо Смбата побороли робость Микаэла и невольно расположили его быть искренним.

Начал он с туманных намеков, колеблясь и поминутно сбиваясь, но это продолжалось недолго. Заметив, что Смбата не слишком возмутила связь с замужней женщиной, Микаэл стал говорить откровеннее. Однако он все еще скрывал имя женщины, ставшей жертвой его страсти. Микаэл старался выгородить себя, животную страсть выдавал за идеальную любовь, преступную связь окружал сиянием таинственной чистоты.

Смбат слушал молча. В пышных фразах брата он пытался угадать, была ли тут настоящая любовь, и, при всем своем искреннем желании, не мог ее найти. Как ни старался Микаэл затемнить подлинную суть происшествия, он нет-нет да и сбивался, обнажая истинную подкладку мниморомантической истории.

– Но кто же эта женщина, так очаровавшая тебя? Вероятно, какое-нибудь исключительное созданье?

Вопрос этот смутил Микаэла. Он понял, что возвеличивая свою любовь, невольно возносит до небес и предмет своей страсти.

– Армянка, и довольно известная, – вот все, что он мог осветить.

– Но что же общего между нею и Абетяном?

– Она – сестра Гриши.

– Мадам Гуламян? – воскликнул Смбат вздрогнув.

Микаэл продолжал рассказывать, все больше увлекаясь. Он врал, сам того не замечая. Действительность он прикрывал небылицами, вычитанными в романах. А молчание брата принимал за одобрение. Вот почему он изумился, услышав вдруг:

– Микаэл, ты поступил бесчестно.

В голосе Смбата звучало глубокое волнение.

Микаэл, тот самый Микаэл, чья упрямая натура не терпела не только упрека, но даже простого противоречия, со злости закусил губы, но стерпел. Публичное оскорбление сильно смирило его.

– Во имя любви, – продолжал Смбат, – я оправдываю все. Можно полюбить и замужнюю, но в том, что ты рассказал, на любовь нет и намека. Вы оба обманывали друг друга и позорили чужую честь, – вот почему поступок твой не имеет оправдания.

С чувством глубокого недовольства Микаэл отошел к окну. Он почувствовал правоту в тяжелых и горьких словах брата.

Полчаса назад Смбат считал брата жертвой дикой выходки, теперь перед ним стоял человек, понесший заслуженную кару. Это уже не распущенность, а нечто худшее – болезнь, порок, порождение грязной среды. Обмануть близкого друга и ценою его чести купить наслаждение – какая низость!

Он встал и молча вышел. Смбат чувствовал, что любовь к брату сменяется в нем гадливостью. И такому человеку он еще советовал жениться! Кто бы стал его жертвой?

С десяти часов утра друзья Микаэла один за другим приходили выразить ему сочувствие и узнать, что он намерен предпринять. Адилбеков и Ниасамидзе уже повидались с Гришей и потребовали объяснений. Обидчик не объяснил, чем вызвана пощечина, а раздраженно отрезал: «Сам знает, за что я дал ему оплеуху!

Микаэл тоже отказывался от объяснений, но этим лишь подогревал любопытство друзей. Качая головами, они с недоумением переглядывались. Значит, причина слишком серьезная и таинственная, если никто из противников не хочет ее открыть.

Князь Ниасамидзе намекнул на возможность дуэли, молодцевато ухватясь за рукоятку кинжала. Микаэл заявил, что не отказывается от своих слов, и снова предложил товарищам отправиться к Грише и как можно скорее договориться об условиях поединка.

Адилбеков направился к дрерям. Он рассчитывал быть свидетелем рыцарской сцены, о которой знал лишь по романам и театральным представлениям.

– Погоди, – остановил Адилбекова офицер, – дело надо вести с умом.

Офицер был зол на Гришу: нужно же было ему выбрать для пощечины тот самый день, когда у него была назначена вечеринка, и тем самым лишить его богатых «партнеров». Он прочитал короткую лекцию о дуэли и предложил себя в секунданты.

Мелкон и Мовсес были того мнения, что Гриша может извиниться перед Микаэлом в присутствии друзей, и вопрос, таким образом, разрешится. Нет надобности осложнять дело.

Адвокат Пейкарян утверждал, что дуэль – обычай несколько устарелый. Есть суд, существуют законы, ergo – поступок Абетяна можно подвести под соответствующую статью.