Артур стоял за своей конторкой, задумчиво глядя в освещенное солнцем окно, и на душе у него было грустно, как всегда бывает после проводов; эта грусть, это щемящее чувство пустоты, сопровождающее любую разлуку, словно служит предвестием той Великой Разлуки, тень которой нависает над каждым из нас. Вскоре, однако, его праздно блуждавшие мысли вернулись к предмету, который больше всего занимал их последнее время, и он в сотый раз стал перебирать в памяти все подробности того вечера, когда он у матери встретился с Бландуа. Снова этот загадочный человек обгонял его на кривой темной улочке, снова Артур следовал за ним и терял его из виду, неожиданно находил во дворе материнского дома и вместе с ним дожидался у запертых дверей.
Кто там шагает в поздний час? Кавалер де да Мажолэн.
Кто там шагает в поздний час? Нет его веселей.
Не первый раз вспоминался ему этот куплет детской песенки, который тогда напевал незнакомец; но, поглощенный своими думами, он не заметил, что повторил его вслух - и потому вздрогнул от неожиданности, когда чей-то голос пропел следующий куплет:
Придворных рыцарей краса Кавалер де ла Мажолэн,
Придворных рыцарей краса, Нет его веселей!
Это Кавалетто, думая, что он остановился, не зная, как дальше, услужливо подсказал ему слова и напев.
- А, вы знаете эту песенку, Кавалетто!
- Per Bacco! {Черт подери (итал.).} Еще бы, сэр! Кто же ее не знает во Франции! Я сотню раз слышал, как ребятишки поют ее за игрой. В последний раз, когда ее привелось мне слышать, - добавил мистер Баптист, который, вспоминая о родине, всегда начинал строить фразы по образцу родной речи, ее пел нежный, детский голосок. Такой милый, совсем ангельский голосок. Altro!
- В последний раз, когда мне привелось ее слышать, - сказал Кленнэм, ее пел голос, в котором ничего ангельского не было. Скорей наоборот. - Он сказал Это больше для себя, чем для собеседника, и так же для себя повторил сказанные тогда незнакомцем слова: "Громы и молнии, сэр, нетерпение - мое природное свойство!"
- Ай! - вскричал Кавалетто, ошеломленный, и вся краска сбежала с его лица.
- Что с вами?
- Сэр, знаете ли вы, где я последний раз слышал эту песенку?
С живостью, свойственной ему от природы, он пальцами стянул глаза к переносице, очертил в воздухе большой крючковатый нос, растрепал волосы, надул верхнюю губу, изображая густые усы, и закинул на плечо полу воображаемого плаща. Разыгрывая эту пантомиму с быстротой, недоступной представлению тех, кому не случалось наблюдать итальянских крестьян, он еще ухитрился изобразить на своем лице странную и зловещую улыбку. Но мгновение спустя он уже опять был самим собой и растерянно глядел на своего покровителя.
- Ради всего святого, что это должно означать? - спросил Кленнэм. - Вы знаете человека по фамилии Бландуа?
- Нет! - сказал мистер Баптист, энергично тряся головой.
- Но вы только что изображали кого-то, кто вместе с нами слушал эту песенку, не так ли?
- Да! - сказал мистер Баптист, столь же энергично кивая головой.
- Так разве этого человека звали не Бландуа?
- Нет! - сказал мистер Баптист. - Altro, altro, altor! - К движению головы он присоединил движение указательного пальца, и то еще протест казался ему недостаточно выразительным.
- Погодите! - воскликнул Кленнэм и, достав афишку, разложил ее на конторке. - Он это или не он? Вы поймете, если я прочитаю вам вслух?
- Пойму, пойму. Все пойму.
- Но вы и глазами следите тоже. Подите сюда и смотрите, что я читаю.
Мистер Баптист стал подле Артура и, быстро водя глазами по строчкам, с нетерпением выслушал все от начала до конца, после чего с силой прихлопнул афишку обеими ладонями, точно хотел раздавить какое-то ядовитое насекомое, и, повернувшись к Артуру, крикнул:
- Он! Он самый!
- Кавалетто! - с большим волнением сказал Кленнэм. - Вы не знаете, как это для меня важно! Скажите, где вы повстречались с этим человеком?
Мистер Баптист, явно смущенный вопросом, медленно снял руки с афишки, попятился на несколько шагов, сделал вид, будто стряхивает с рук пыль, и, наконец, через силу ответил:
- A Marsiglia - в Марселе.
- Что он делал там?
- Сидел в тюрьме. Он - altro! - Мистер Баптист снова приблизился и договорил шепотом: - Он убийца!
Кленнэм отшатнулся, как от удара - слишком страшным было это слово в применении к человеку, с которым имела дела его мать. А Кавалетто между тем упал на одно колено и, отчаянно жестикулируя, умолял, чтобы ему позволили объяснить, каким образом он очутился в такой чудовищной компании.
Он чистосердечно рассказал Кленнэму о том, как он угодил в тюрьму за контрабандные делишки, но, выйдя на волю, твердо решил больше ничем подобным не заниматься. Как однажды в харчевне "Утренняя Заря", в городе Шалоне на Соне, он был среди ночи разбужен человеком, который оказался тем самым убийцей, его сотоварищем по марсельской тюрьме; как этот убийца предложил ему продолжать путь вместе; как ужас и отвращение заставили его тайком убежать из харчевни на рассвете и как с той поры он живет в постоянном страхе, что убийца разыщет его и опять станет навязывать ему свою дружбу. В течение всего рассказа он с особенным выражением упирал на слово "убийца", каждый раз заставляя Кленнэма содрогаться; а дойдя до конца, вдруг вскочил, вцепился снова в печатный листок с горячностью, которая у любого уроженца северных широт служила бы несомненным признаком умопомешательства, и завопил: "Это он! Это он, убийца!"
В своем неистовстве он чуть было не позабыл, что не так давно видел убийцу в Лондоне. Кленнэм ухватился за это сообщение в надежде, что, может быть, встреча про изошла после того вечера, когда Бландуа, или Ланье, или Риго приходил к его матери; но точность, с которой Кавалетто припомнил время и место, не оставляла простора для сомнений: случилось это раньше.
- Послушайте, - с глубочайшей серьезностью сказал Артур. - Здесь написано, что этот человек пропал без вести.
- Тем лучше! - воскликнул Кавалетто, набожно возводя глаза к небу. Слава пресвятой деве! Проклятый убийца!
- Не так уж это хорошо, - возразил Артур, - потому что я не буду знать покоя, пока не раскроется тайна его исчезновения.