- Зачем вы окружили меня? - спросила она, задрожав.
Передние ряды молчали, но сзади кто-то визгливо крикнул:
- Затем, что вы сумасшедшая!
- Я не более сумасшедшая, чем вы все. Мне нужна тюрьма Маршалси, и я не знаю, как к ней пройти.
Тот же визгливый голос отозвался:
- А еще говорит, не сумасшедшая! Вот же она, тюрьма Маршалси, прямо перед вами!
В толпе поднялся гогот, но тут сквозь ряды протолкался небольшого роста молодой человек, с кротким, приветливым лицом, и сказал:
- Вам нужно в Маршалси? Я туда иду на дежурство. Пойдемте со мною.
Он подал ей руку и повел ее через улицу; толпа, раздосадованная тем, что ее лишают развлечения, напирала сзади, спереди, со всех сторон; слышались насмешки, советы отправляться лучше в Бедлам. После минутной кутерьмы в наружном дворике дверь тюрьмы отворилась и тотчас же снова захлопнулась за вошедшими. В караульне, казавшейся тихим и мирным пристанищем после уличной сутолоки, горела уже лампа, и ее желтый свет боролся с тюремными тенями.
- Ну, Джон, - сказал впустивший их сторож. - Что там случилось?
- Ничего не случилось, отец. Просто эта дама не знала дороги, а мальчишки приставали к пей. Вы кого хотите повидать, сударыня?
- Мисс Доррит. Она сейчас здесь?
Молодой человек заметно оживился.
- Да, она здесь. А как прикажете передать, кто ее спрашивает?
- Миссис Кленнэм.
- Мать мистера Кленнэма?
Она закусила губы, медля с ответом.
- Да. Скажите, что пришла его мать,
- Видите ли, сударыня, - сказал молодой человек, - семейство смотрителя тюрьмы гостит в деревне, и смотритель предоставил в распоряжение мисс Доррит одну из своих комнат. Не угодно ли вам пройти туда, а я схожу за мисс Доррит.
Она молча кивнула головой, и он по боковой лестнице провел ее в квартиру, расположенную в верхнем этаже. Там он распахнул перед нею дверь комнаты, в которой было уже почти темно, и удалился. Комната выходила на тюремный двор, где обитатели Маршалси коротали на разные лады этот летний вечер: одни слонялись по двору, другие выглядывали из окон, третьи, наконец, отыскав укромный уголок, прощались с уходившими посетителями. В тюрьме было душно, жарко; от спертого воздуха кружилась голова; из-за стен смутно доносился шум вольной жизни, напоминая те бессвязные звуки, которые иногда слышишь в кошмаре или в бреду. Стоя у окна, она со страхом и изумлением глядела на тюрьму, словно узница другой тюрьмы, непохожей на эту, - как вдруг тихое восклицание заставило ее вздрогнуть и оглянуться. Перед ней стояла Крошка Доррит.
- Миссис Кленнэм, какое счастье! Ваше здоровье настолько поправилось, что...
Крошка Доррит умолкла, так как лицо, обращенное к ней, отнюдь не говорило о здоровье или о счастье.
- Здоровье тут ни при чем; я сама не знаю, какая сила позволила мне прийти сюда. - Нетерпеливым движением она отмахнулась от этой темы. - У вас находится пакет, который вы должны были передать Артуру, если за ним не придут до закрытия тюрьмы.
- Да.
- Я пришла за ним.
Крошка Доррит вынула из-за корсажа пакет и подала ей, но она, взяв пакет, не убрала руки.
- Вы знаете, что в этом пакете?
Испуганная ее присутствием здесь, ее вновь обретенной способностью двигаться, которую она сама не умела объяснить и в которой было что-то неестественное, почти фантастическое, как будто вдруг ожила статуя или картина, Крошка Доррит отвечала.
- Нет.
- Вскройте и прочтите.
Крошка Доррит приняла пакет из протянутой руки и сломала печать. Внутри было еще два пакета, на одном из них стояло ее имя; другой миссис Кленнэм взяла себе. Тюремные стены и тюремные здания даже в полдень загораживали здесь солнечный свет, а в этот час в комнате было так темно, что читать можно было только у самого окна. К этому окну, за которым алела полоска закатного неба, и приблизилась Крошка Доррит, чтобы прочесть то, что лежало в адресованном ей пакете. Первые же строки вызвали у нее возглас удивления и ужаса, но потом она молча дочитала до конца. Когда, окончив чтение, она обернулась, ее бывшая госпожа низко склонила перед ней голову.
- Теперь вы знаете, что я сделала.
- Да - кажется; хотя душа у меня так полна смятения, страха, жалости, что, может быть, я и не все поняла, - дрожащим голосом отвечала Крошка Доррит.
- Я возвращу вам все, что утаила от вас. Простите меня. Можете вы меня простить?
- Видит бог, я прощаю вас от всего сердца! Нет, нет, не целуйте мое платье, не становитесь на колени; вы слишком стары, чтобы стоять на коленях передо мной. Я и так уже вас простила.
- Я хочу просить вас еще об одном.
- Только не на коленях, - сказала Крошка Доррит. - Нельзя, чтобы ваша седая голова склонялась передо мной, которая моложе вас. Умоляю вас, встаньте; позвольте мне помочь вам. - С этими словами она подняла миссис Кленнэм на ноги и, чуть-чуть отстранясь, посмотрела на нее с печалью и сожалением.
- Вот моя великая (хотя и не единственная) просьба к вам, великая мольба, которая, я надеюсь, найдет отклик в вашем добром и отзывчивом сердце: пока я жива, не рассказывайте Артуру о том, что вы сейчас узнали. Обдумайте все хорошенько, и если вы придете к мысли, что для его блага лучше рассказать ему, не откладывая, - расскажите. Но я знаю, вы не придете к такой мысли; обещайте же, что пощадите меня, пока я жива.
- Мне так тяжело и у меня такой беспорядок в мыслях, - возразила Крошка Доррит, - что я не могу сейчас твердо ничего сказать. Если я буду уверена, что мистеру Кленнэму не послужит на благо узнать об этом...
- Мне известна ваша привязанность к нему, и я понимаю, что вы прежде всего думаете об его интересах. Так и должно быть. Я сама этого хочу. Но если бы, взвесив все, вы убедились, что не в ущерб ему можете избавить меня от этого последнего испытания, - обещаете ли вы поступить так?
- Обещаю.
- Да благословит вас бог!
Она стояла в тени, и Крошка Доррит видела лишь безликую темную фигуру; но в голосе, произнесшем эти четыре слова, дрогнуло что-то, похожее на слезы, хотя казалось, глаза ее так же отвыкли от слез, как ее недужные ноги от ходьбы.
- Вам может показаться странным, - продолжала она более твердым голосом, - что мне легче признаться во всем этом вам, перед которой я виновата, чем сыну той, которая виновата передо мною. Ибо она виновата - да, виновата! Она не только грешна перед господом богом, но и виновата передо мной! Из-за нее отец Артура отвернулся от меня. Из-за нее он боялся и ненавидел меня со дня нашей свадьбы. Я превратила их жизни в пытку - и это тоже из-за нее. Вы любите Артура (я вижу румянец на вашем лице; пусть это будет заря счастья для вас обоих!), и вас, верно, удивляет, отчего я не хочу довериться ему, в чьем сердце не меньше доброты и сострадания, чем в вашем. Не задавали вы себе этот вопрос?