- Пока что мы остановились в "Драконе", - сказал старик. - Мне что-то захотелось немного пройтись. Вечера стоят темные - быть может, мистер Пинч не откажется посветить нам дорогой?
- Досточтимый! - воскликнул Пексниф. - Я с удовольствием! Мерри, дитя мое, скорее фонарь!
- Фонарь, это как вам будет угодно, моя милая, - сказал Мартин, - но я не позволю себе увести вашего отца из дому так поздно вечером; об этом и речи быть не может.
Мистер Пексниф уже взял шляпу в руку, но это было сказано так твердо, что он остановился.
- Я возьму мистера Пинча или пойду один, - сказал старик. - Что лучше?
- Возьмите Томаса, сэр, - воскликнул мистер Пексниф, - если вы уж так решили, Томас, друг мой, будьте как можно осторожнее, пожалуйста.
Это напоминание оказалось далеко не лишним, ибо Том Пинч так волновался и так дрожал, что ему было трудно удержать в руках фонарь. Но насколько же ему стало труднее, когда, повинуясь слову старика, Мэри взяла под руку его, Тома Пинча!
- Итак, мистер Пинч, - сказал Мартин дорогой, - вам здесь живется очень хорошо, не правда ли?
Том отвечал еще более, чем обычно, восторженным тоном, что он бесконечно обязан мистеру Пекснифу и, даже посвятив ему всю жизнь, едва ли сможет отплатить за такую доброту.
- Давно ли вы знаете моего племянника? - спросил Мартин.
- Вашего племянника, сэр? - запинаясь, выговорил Том.
- Мистера Джонаса Чезлвита, - сказала Мэри.
- Ах, боже мой, да! - воскликнул Том с большим облегчением, потому что он думал в эту минуту о молодом Мартине. - Да, конечно! Я ни разу не говорил с ним до сегодняшнего вечера, сэр.
- Быть может, полжизни все-таки хватит, чтобы воздать ему должное за его доброту? - заметил старик. Том почувствовал в этих словах упрек себе и не мог не понять, что удар косвенно направлен в его патрона. Поэтому он молчал. Мэри догадывалась, что мистер Пинч не отличается особенной находчивостью и что чем меньше он скажет, тем будет лучше при данных обстоятельствах. Поэтому она молчала тоже. Старик, негодуя на то, что он, по своей подозрительности, принял за бесстыдное и грубое восхваление мистера Пекснифа, которое вменялось в обязанность Тому и в котором он хватил через край, сразу же записал его в фальшивые, раболепные, низкие приживальщики. Поэтому он тоже молчал. И хотя всем троим было очень неловко, справедливость требует сказать, что старик чувствовал себя, быть может, хуже остальных, потому что сначала был расположен к Тому и заинтересовался его явным простодушием.
"И ты такой же, как все другие, - думал он, глядя на ничего не подозревавшего Тома. - Вы почти успели провести меня, мистер Пинч, но все же ваши труды пропали даром. Вы слишком усердный льстец, и этим выдаете себя с головой".
За всю остальную дорогу не было сказано ни единого слова. Первая встреча, о которой Том мечтал с бьющимся сердцем, не принесла ему ничего, кроме неловкости и смущения. Они расстались перед дверью "Дракона", и Том, со вздохом погасив свечу в фонаре, побрел обратной дорогой через сумрачные поля.
Когда он подходил к изгороди, уединенному месту, где в тени сосновой рощицы мрак казался особенно густым, какой-то человек проскользнул мимо и обогнал его. Дойдя до перелаза, он остановился и уселся на верхней ступеньке. Том был несколько удивлен и на мгновение тоже остановился, но тут же опять двинулся вперед и подошел вплотную к поджидавшему его человеку.
Это был Джонас; посасывая набалдашник трости и болтая ногами, он насмешливо глядел на Тома.
- Господи помилуй! - воскликнул Том. - Кто бы мог подумать, что это вы? Вы, значит, шли за нами?
- А вам какое дело? - сказал Джонас. - Подите вы к черту!
- Вы не слишком вежливы, мне кажется, - заметил Том.
- Для вас достаточно вежлив, - сказал Джонас. - Кто вы такой?
- Человек, который имеет такое же право на общее уважение, как и всякий другой, - мягко ответил Том.
- Врете вы все, - сказал Джонас. - Не имеете вы никакого права ни на чье уважение. Ни на что вы не имеете права. Хорош голубчик! Туда же еще, о правах разговаривает, ей-богу! Ха-ха! Права, вот еще тоже!
- Если вы будете продолжать в том же духе, - возразил Том, краснея, то мне придется заговорить другим языком. Надеюсь, однако, вы бросите эти шутки.
- Вот и всегда вы так, щенки трусливые, - сказал Джонас, - знаете, что человек говорит серьезно, а делаете вид, будто он шутит, лишь бы отвильнуть. Только со мной Это не выйдет. Стара штука. Теперь послушайте-ка меня, мистер Пич, Вич, Стич, как вас там зовут.
- Моя фамилия Пинч, - ответил Том. - Будьте любезны так меня и звать.
- Вот как! Даже и назвать вас нельзя как-нибудь по-другому! воскликнул Джонас. - Я вижу, нищие подмастерья начинают задирать нос. Черт возьми! У нас в Лондоне мы их в струне держим.
- Мне неинтересно, как поступают у вас в Лондоне, - ответил Том. - Что именно вы хотели мне сказать?
- Вот что, мистер Пинч, - отвечал Джонас, подставляя свое лицо так близко, что Тому пришлось отступить на один шаг, - советую вам побольше молчать, поменьше сплетничать и не лезть туда, куда вас не просят. Я кое-что слышал о вас, любезный, и о ваших тихоньких повадках тоже; советую вам забыть про них, пока я не женился на дочке Пекснифа, и не заискивать перед моей родней, а убираться прочь с дороги. Знаете, если щенок путается под ногами, его бьют хлыстом, так что я вам добром советую. Поняли? А? Да кто вы такой, черт возьми, - еще более оскорбительным тоном крикнул Джонас, чтобы, провожая их домой, идти рядом, а не позади, как полагается всякому слуге, в ливрее он или без ливреи!
- Ну, - сказал Том, - слезайте-ка и пропустите меня. Дайте мне дорогу, пожалуйста!
- И не подумаю! - отвечал Джонас, еще шире рассаживаясь на ступеньке. Не слезу, пока не захочу. А сейчас я не хочу. Что? Испугались, как бы я вас не заставил выложить все ваши секреты, проныра?
- Меня не так легко испугать, - сказал Том, - и уж вас-то я, во всяком случае, не испугаюсь, что бы вы ни делали. Я не сплетник и презираю всякую низость. Вы сильно ошиблись во мне. Ах! - негодующе воскликнул Том. - Хорошо ли это - человеку вашего положения так вести себя? Пожалуйста, позвольте мне пройти. Чем меньше я скажу, тем будет лучше.