- Ваше величество, разрешите мне вручить орден Почетного Легиона храбрейшему, тому, кто лучше всего проявил себя в эту кампанию.

- Я прошу у вашего величества разрешения посоветоваться с командиром, - ответил Александр и, подозвав полковника Козловского, сказал: - Кому дать?

- Кому прикажете, - был ответ.

- Да ведь надобно же отвечать ему!

Козловский не долго думая вызвал ближайшего солдата - правофлангового гренадера Лазарева. Солдат вышел из строя и застыл. Наполеон снял с себя орден Почетного Легиона и, приколов к мундиру Лазарева, сказал:

- Ты будешь помнить этот день - когда мы, твой государь и я, сделались друзьями.

Затем, обернувшись через плечо к Бертье, стоявшему за его спиной с неизменной записной книжкой в руках, император приказал назначить Лазареву пожизненную пенсию с ежегодной выплатой в 1200 франков.

Александр, возвратясь домой, в свою очередь отослал Наполеону андреевскую звезду для храбрейшего из французов.

Вечером императоры обнялись в последний раз и расстались под приветственные возгласы солдат и жителей Тильзита, причем Александр обещал Наполеону навестить его в Париже. Французский император стоял на берегу Немана, пока царь не сошел на противоположный берег.

Александр уезжал, громко высказывая восхищение Наполеоном как существом, которое превосходит всякое понимание и не поддается разгадке. Но Фридриху Вильгельму и Луизе он сказал иное:

- Потерпите, мы свое воротим. Он еще сломит себе шею. Несмотря на все мои демонстрации и внешние действия, в душе я - ваш друг и надеюсь доказать это на деле.

Впрочем, в его словесном восхищении Наполеоном было много такого, что шло от сердца: царь умел увлекаться людьми, а против обаяния французского императора трудно было устоять. Во всяком случае, покидая Тильзит, Александр смутно чувствовал существенные выгоды от союза с Францией. Под влиянием Наполеона царь скрепя сердце стал думать и о благе России, а не только о клятве при гробе Фридриха.

Наполеон, в свою очередь, отдавал должное таланту Александра очаровывать людей, говоря, что будь он способен подчиняться непосредственному впечатлению, русский царь всецело завладел бы им. В то же время он гениально уловил изменчивую сущность российского Протея; его характеристика Александра является, быть может, самой меткой из всех, которые пытались дать царю современники. "Рядом со столькими дарованиями и с необыкновенной обворожительностью, - сказал Наполеон после тильзитских встреч, - во всем существе Александра есть, однако, что-то неуловимое, что даже и определить трудно иначе, чем сказав, что у него во всех отношениях чувствуется недостаток чего-то. И самое странное при этом то обстоятельство, что никогда нельзя предвидеть заранее, чего именно в данном случае не хватит, и нехватающий кусочек при этом видоизменчив до бесконечности". Возможно, это был намек на гениальность особого рода неуязвимую ущербность. Ахиллесова пята Александра, если можно так выразиться, перемещалась по всему его телу, ускользая от нацеленных в нее стрел.

Искренне обманывал сам себя и Наполеон. Разделив с Александром владычество над миром, он уже втайне мечтал властвовать один. Наполеон не мог прекратить воевать, потому что для него это означало прекратить господствовать. Отныне все его мирные договоры превратились в кратковременные передышки в непрерывной войне.

IV

Их дружество почти на ненависть похоже.

В. Л. Пушкин

Тильзитский мир произвел тягостное впечатление на русское общество. Достаточно сказать, что граф С. Р. Воронцов громко предлагал, чтобы чиновники, подписавшие договор, въехали в Петербург на ослах. Старый англоман, конечно, знал, что чиновники тут ни при чем. Поговаривали чуть не про новое 11 марта. "Вообще неудовольствие против императора все возрастает, - доносил шведский посол Густаву IV, - и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать". Даже французский маршал Сульт, командовавший войсками Великой армии в Берлине, предупреждал царя, что какой-то прусский офицер задумал покушение на его жизнь в расчете на содействие недовольных русских.

При всем том не было возможности не только наказать говорунов, но даже пресечь опасные разговоры, ибо, по словам современника, "от знатного царедворца до малограмотного писца, от генерала до солдата, все, повинуясь, роптало с негодованием".

Действительно, Александру приходилось нелегко. Во главе недовольных стояла не кто-нибудь, а его мать, императрица Мария Федоровна, ненавидевшая Наполеона. Павловск, ее резиденция, сделался в этом году местом паломничества всей фрондирующей знати. Любое действие царя подвергалось здесь самой взыскательной критике. Так, о назначении графа Николая Петровича Румянцева, сменившего Будберга, говорили, что если новый министр иностранных дел и не подкуплен Бонапартом, то, конечно, по "единственной в своем роде глупости и неспособности", хотя подобное заключение делалось только на основании того, что Румянцев всеми силами старался избегнуть новой войны с Францией. Никто не хотел принимать у себя Савари - посла "палача герцога Энгиенского". В России возникала новая форма правления самодержавие, ограниченное салонами.

Непродуманная проповедь "отечественной войны" против "антихриста" и последующее заключение с ним союзного договора вызвали ропот и в народе. В оправдание православного царя-батюшки пошла гулять следующая байка: Александр выбрал местом встречи с Наполеоном реку не случайно, а чтобы сначала окрестить окаянного француза и лишь потом допустить его пред свои светлые очи.

Союзу с Наполеоном Александр жертвовал многим: и своими прежними союзниками, и своими друзьями. Тильзитский мир и новая внешняя политика сделали ненужным существование негласного комитета. Кочубей был заменен князем А. Б. Куракиным, Новосильцов уехал за границу, Строганов выбрал военную карьеру и был пожалован в генерал-адъютанты, Чарторийский подал в отставку еще раньше.

Теряя либеральных друзей либеральной юности, царь с тем большим упрямством, словно назло всей России, возвышал Аракчеева. В руки гатчинского капрала перешла вся военная походная канцелярия, он получил право делать доклады царю по военным делам (поводом к этому послужило превосходное состояние русской артиллерии в минувшую войну). Александр произвел его в генералы от артиллерии и распорядился, чтобы "объявленные генералом от артиллерии графом Аракчеевым высочайшие повеления считать именными нашими указами".