- Из слов мецената ты можешь понять, что приобщение к его Храму искусств имеет свои теневые стороны,- сказал Лазурный после ухода Чароблистательного. - Его подопечные большую часть времени тратят на воспевание своего благородного покровителя и на выслушивание его советов. Вследствие этого ему не удается привлечь достаточное количество поэтов первой и второй величины, и он сплошь и рядом довольствуется низшим сортом. Знай, что наша лунная поэтическая братия представляет собой иерархию, в которой все стихотворцы четко подразделяются на несколько разрядов, и у каждого из них свой особый титул и свои привилегии. Поэты первого разряда величаются "гениальными", второго - "высокоталантливыми", третьего"одаренными", четвертого - "популярными", пятого - "заслуженными". Перед поэтами первого разряда падают ниц, поэтам второго разряда кланяются, третьего - снисходительно улыбаются, "популярных" уже никто не замечает, а "заслуженных" каждый может лягнуть. Меня несправедливая критика причислила к поэтам второго разряда, но, по правде говоря, со мной не может сравниться ни один лунный поэт и уж тем более нищий духом Солнцевит Облачный, эта банальная посредственность; который благодаря приятельской критике и сомнительным вкусам публики втерся в число поэтов первого разряда.
Он еще долго просвещал Броучека, но пан домовладелец думал о другом. "Опять бог знает сколько ждать! - досадовал он. - Еще даже не накрыто!" На длиннющем столе, окруженном многочисленными стульями, красовались в большом количестве декоративные вазы с роскошными цветами, на которые пан Броучек уже не мог смотреть без отвращения и злости; против каждого стула стояло по вазе, а рядом с ней - хрупкий фарфоровый сосуд замысловатой формы и тончайшей художественной работы. Перечницы или горчичницы?
Любопытный землянин заглянул в один из таких сосудов,- он был пуст.
- Скажите, пожалуйста, - обратился пан Броучек к селениту,- для чего служат эти чашечки?
- Это слезницы.
- Сле... слезницы? 'Что это еще такое?!
- Ну, сосуды для слез.
- Для... для слез?-Когда наконец кончится это мучение?! Мы что тут плакать будем?
- Можешь не -сомневаться, здесь будут звучать стихи.
- Сти... стихи? Ну, это уж... Послушайте, мне кажется, что вы все взялись меня дурачить! Опять стихи? Да от них у меня кусок в горле застрянет. И небось битый час дожидайся, пока тебе подадут с наперсток постного бульона. Что-то больно долги ваши пятнадцать минут!
- Ты ошибаешься из-за своего нетерпения. Ты опять забываешь об особенностях лунного времени.
Пан Броучек яростно стукнул кулаком по столу: - Да подите вы со своим временем! Значит, пятнадцать минут растянутся на шесть часов! Черт бы побрал...
Вспышка его гнева была прервана возвращением Чароблистательного, который привел с собой долговязого селенита, облаченного в чудной балахон, расшитый золотыми звездами и цветами.
Меценат опустился да колени и, простерев руки к владельцу балахона, торжественно возгласил: - Пред вами верховный жрец лунной поэзии, наш архипророк, имя которого надлежит произносить лишь стоя на коленях, наш величайший гений, самый одаренный мой питомец и поборник моих поэтичeских идей Солнцевит Облачный!
Лазурный шепнул Броучеку: "На колени!" - и сам поспешил пасть перед Облачным ниц.
- Как же! Буду я еще ползать на коленях перед этим чучелом! - прогудел себе под нос наш герой, настроение которого окончательно испортилось, Облачный, словно благословляя, простер руки над коленопреклоненной парочкой и снисходительно молвил: - Встаньте, друзья! Сердечно приветствую тебя, драгоценный Лазурный! Прими мои искренние поздравления в связи с выходом твоего нового сборника.
И он благосклонно потряс руку менее маститому поэту, который, заикаясь, лепетал что-то о беспредельном счастье и безграничном восхищении.
Пана Броучека Облачный удостоил лишь небрежным кивком, но в его взгляде сквозило любопытство.
- А теперь прошу вас,- сказал меценат,- немного подкрепиться, прежде чем соберется весь мой Парнас.
Лицо пана Броучека несколько просветлело.
Все сели за стол, и Чароблистательный пододвинул к каждому вазу с цветами.
- О, сколь сладостный аромат! - восторгался Облачный, нюхая цветы.
- Райское благоухание! - вне себя от восторга нахваливал Лазурный, делая то же.
- А-а-а!..
- А-а-а-а-а!..
- Надеюсь, моего гостя с Земли удовлетворит этот скромный букет? обратился Чароблистательный к пану Броучеку.
Тот опять был мрачнее тучи и лишь метнул на букет остервенелый взгляд.
Между тем меценат, молитвенно заломив руки, обратился к Облачному: Полагаю, ты не посетуешь на меня, досточтимый гений, если я покорно тебя попрошу доставить моим гостям и мне божественное наслаждение декламацией твоих новых стихов. О, пади же вместе со мной на колени, землянин, и умоляй корифея духа, чтоб он хотя бы единым лучом своей поэзии озарил твое грубое земное существо!
Пан Броучек лишь скривил рот в усмешке.
Но поэт, видимо, не обратил внимания на злое выражение его лица, ибо, снисходительно кивнув пану Броучеку, извлек из своей мантии пухлую рукопись и произнес: - Не хочу отказывать тебе в минуте возвышающего приобщения к поэзии, несчастное создание! Я прочту лишь первые сто газелей из моего сборника "Звездные туманности".
И он с места в карьер принялся читать,- его голос дрожал, лицо пылало, глаза увлажнились. Лазурный и меценат слушали затаив дыхание - казалось, они вкушают райский нектар; временами оба блаженно вздыхали, возводили в экстазе очи горе или же осушали слезы блаженства, поблескивавшие на их восторженных лицах.
А пан Броучек едва сдерживался, чтобы снова не взорваться, и лишь втихомолку давал выход своему негодованию: "Ей-богу, меня кондрашка хватит! Готов побиться об заклад, и адесь червячка не заморишь! Пока это пугало дочитает свою звездную глисту, ноги протянешь от голода и злости. И впрямь эти еле... слезницы (слезницы! Честное слово, не знаешь даже, смеяться или плакать над подобной бессмыслицей!) - и впрямь эти слезницы куда как подходят для такого угощения! Кровавыми слезами хочется плакать от этого лунного гостеприимства!" Чтение "Звездных туманностей" было прервано появлением нового лица, облаченного в такую же мантию, как и автор поэмы.