Шмаринов расписал, как найти С.

Я через день вылетел в Москву. Нашел я С. легко. Что значит - толково объяснить. Разведчик Шмаринов это мог.

Появился на даче примерно в шестом часу. На дворе стояло "бабье лето". Такой теплый и сухой погоды в конце сентября я даже в своей украинской столице давно не видел. Теплый воздух несло откуда-то из-за леса. Дача была даже лучше, чем у Мещерских. Два волкодава охраняли ее. И когда С. вышел на крыльцо, они кинулись к калитке, точно понукаемые хозяином, с громким лаем.

С. их остановил. Он подошел к калитке, проверил мое удостоверение, как на проходной, наверное, его бывшего заведения.

- Я с вами разговаривал, - каким-то извиняющимся голосом проговорил я и не знал, как вести себя в дальнейшем.

- Да, да, - пробурчал С.

Он был, нельзя сказать, красив. Это был высокий, худощавый и крепко сбитый мужчина за шестьдесят лет, у него оставалась гордой осанка, голова седая - этакая шапка седых, ухоженных волос. Одет С. в бухарский халат красного цвета, на ногах легкие мягкие туфли с дырочками вверху.

- Идите со мной, - словно приказал этот все-таки броский мужчина, генерал в отставке С.

Я поплелся следом. Шаг у него был широкий, мощный, стремительный. Так ходят не разочаровавшиеся в обстоятельствах люди.

Мы вошли в приемную дачи.

- Повесьте свою сумку тут. - С. показал на оленьи рога, прибитые на желтых, отполированных досках.

Вообще, тут было все желто, отполировано, к месту: встроенный в стену шкаф для одежды, стулья и стол под общий тон, два кресла, светильники, дорогие картины - темные, старинные. Слева от оленьих рогов, куда я повесил свою сумку под внимательным руководящим взглядом С., увешанная звериными шкурами стена была похожа на стену старого процветающего замка где-нибудь в Англии.

Я не знал, куда идти.

- Здесь садитесь, - опять почти приказал С.

И показал на кресло - чуть ниже своего. Он сел первым в свое кресло. На столике, перед нами, появилась всякая снедь: буженина, нарезанная аккуратными ломтиками, лососевая икра в красивых чашечках, молоко, кофе. Снедь принесла женщина лет пятидесяти, невидная лицом, но еще стройная. С. ей кивнул головой, что означало, как я понял, спасибо и она может удалиться.

- Как вы там живете? Как Никита Сергеевич Хрущев?

Я пожал плечами. Хрущев только что приезжал к нам в город проводить какое-то широкое совещание по сельскому хозяйству.

- Вы-то его лицезрели?

Я кивнул головой.

- Берите, берите! Вы же с дороги... Вы сразу по приезде мне позвонили?

- Да. - Я стал намазывать икру на ломтики сдобного красивого батона. Что-то все было похожим. Я подумал о даче Мещерских. Сейчас там Лена. Где же она еще может быть? Когда я после письма позвонил Шмаринову из своей редакции, он мне об этом сказал. Лена Мещерская теперь хозяйкой живет на даче родителей. Они все на нее молятся. У нее действительно хрупкое здоровье. И это здоровье не от нее зависит.

Шмаринов, руководя своей фабрикой в небольшом городе, на краю Киргизии, знал все и теперь. Ему надо все это знать. Я решил, что со службы его выперли не без помощи Железновского. Еще тогда грозился новоиспеченный полковник, что если Шмаринов не "приведет меня в порядок", сам будет виноват. Доколе буду я строчить во все концы фитюли по поводу железнодорожников и пограничников?

- Как же все-таки Никита Сергеевич? Стукал лаптем у вас по столу на трудовое крестьянство, ставшее после раскрепощения работать менее усердно?

Для чего я рассказал С. о следующем: мне, как собственному корреспонденту газеты, уважаемой в верхах, было поручено написать "Вечернее интервью" с одним из руководителей, сопровождающих Хрущева в поездке по нашей республике. Я отправился вечером в ЦК и встретил там Никиту Сергеевича... в болотных сапогах. Окружению подхалимов Никита Сергеевич в коридоре рассказывал о том, как первый секретарь ЦК нашей республики из винтовки завалил пришедшего на ужин кабана.

- Полез на гору, схватился за телефон и кричит: "Рятуйте!"

Тут захихикали, не зная наперед, чем все кончится, - ведь речь шла о первом лице. Те же, кто хихикал, донесут, почему улыбались от рассказа Хрущева другие. "И полез, и орет: "Рятуйте!" - Хрущев прошагал в болотных сапогах в кабинет первого, и оттуда послышался вскоре взрыв хохота.

- В болотных сапогах? - переспросил серьезно С. - Что, просто не успел снять после охоты? Или - бравировал?

Я по привычке своей пожал плечами: дескать, на это не могу ответить.

- Вот была бы у нас свобода печати... Ты бы и написал, как в болотных сапогах решается проблема насущная - проблема сельского хозяйства. Но не напишешь же?

- Напишу, - улыбнулся я. - После смерти Хрущева. Если сам раньше не помру на кукурузной еде.

С. поглядел на меня внимательно. Пил теперь кофе молча. Отставил чашку, когда она опустела.

- Так я и не понял, зачем ты пришел?

- Да по глупости, товарищ генерал. Вздумалось мне все прознать о Шугове.

- А чего о нем знать захотел? Отрезанный пирог. Кто тебе сказал, что я любовником был у Елены Мещерской? Скажешь откровенно, скажу кое-что и я.

- Ну вы же догадались, кто сказал.

- Этот вонючий жидок Мещерский? Да?

- Ну он не так сказал, чтобы я понял...

- А какой тебе еврей так прямо скажет? Начнет крутить... Тебя что, действительно пограничники волнуют? Только искренне? Зачем ты с ними столько возишься?

- Я же там был, товарищ генерал. В первый же день приехал и был. Ну что, они виноваты? Или Шугов виноват?

- Конечно. И сам не мог любить, и другим не давал любить. И везде так! - Он стукнул по столу кулаком. - Дошло, наверное, что меня, генерала, его недруга, попешили, наконец... Туда же к нему, этому Шугову, доходит! Говорят, там - шишка в разведке. Конечно, знает весь южный регион! А это же мусульмане. Чего его знать! Они же продадут все, эти мусульмане. Только пообещай... Но ничего, Павел Афанасьевич! Ты зря похоронил меня!

Я квакнул: как же он мог оттуда похоронить генерала?

- Ты что? За это дело взялся, а сам элементарных вещей не знаешь? Вот тебе раз!

- А-а, - догадался я, - оттуда компромат? По чужим каналам?

С. кивнул головой.

- В точку попал. Слушай, я поначалу тебе не доверял. Железновский мне о тебе рассказывал: мол, неуправляем бываешь, лезешь на рожон. А сейчас, когда ты о болотных сапогах рассказал, я тебе доверяю. Выпить бы за это! потер он руки. - Хлебануть с радости!