А буквально через минуту второй фашистский стервятник атаковал нас снизу. Воронов двумя короткими очередями отбил атаку, но гитлеровец повторил ее сверху сзади. Ураганный огонь крупнокалиберных пулеметов Быченко и Лазарева отогнали немца. Наступила тревожная пауза. Откуда последует очередная атака?

Весь экипаж с напряжением следил за темно-синим небом. Техник и механик первыми заметили врага по выхлопным патрубкам - огни двухмоторного "мессера" показались сверху. И снова задрожал наш самолет от дружной работы шести пулеметов. Ме-110, на мгновение исчезнув, опять бросился в атаку справа.

Противник оказался настырным, наскок за наскоком повторялся уже который раз. Лейтенант Волков развернул машину и с курсом 110 градусов повел ее на сплошной черный лес, который хорошо просматривался впереди. У нас кончились патроны. Я взглянул вниз. Зловеще мигал неоновый светомаяк вражеской авиации. Мы понимали что где-то недалеко аэродром, с которого поднялись "мессершмитты", атаковавшие нас.

Удар потряс машину, заглох левый крайний мотор. Костя Воронов, весь окровавленный, лежал у разряженного пулемета, рядом тихо стонал тяжело раненный в ногу Ваня Быченко. Коля Лазарев безжизненно повис на своем пулемете. Объятый пламенем, ТБ-3 стремительно падал. Спасти его не было никакой возможности. Из полыхавшей плоскости валил густой черный дым. Горели бензин и масло. Пламя подбиралось к раненым.

- Покинуть самолет! - приказал командир экипаж.

Один за другим мои товарищи проваливались во тьму. С нашей помощью прыгнули раненые. Опустили мы с борта на парашюте и тело убитого Коли Лазарева. Убедившись, что на борту никого не осталось, кроме командира и меня, я подошел к Юрию Евгеньевичу и крикнул:

- Прыгаем вместе!

Струя встречного потока воздуха швырнула меня из самолета. Я обо что-то ударился, но успел выдернуть кольцо парашюта. Новый удар привел меня в чувство. Я лежал на траве. Из левого уха и из носа текла кровь, в голове шум, трескотня, в глазах - разноцветные круги. С трудом расстегнул подвесную систему, освободился от парашюта, перевязал голову.

Мысль была одна: пробираться на восток, к своим. Но из рассказов однополчан я знал, что фашисты будут идти но следу. Посмотрев на темное небо, я нашел Полярную звезду, встал к ней лицом. Справа был восток. Я повернулся лицом на юго-восток и, выбрав ориентир, отправился в путь.

Ноги запутывались в густой траве, страшно хотелось пить. Но вот потянул ветерок, и стало прохладней. Вдали послышался лай собак, крик петухов. Я добрался до развалин старой бани, стоявшей на краю деревни, и мгновенно уснул.

На следующую ночь встретился с Антоном Забродским. Вскоре пошел сильный дождь, намокли гимнастерки, чмокала вода в сапогах. Через каждые пятьдесят шагов приходилось останавливаться, очищать обувь от жирного чернозема.

Рассвет застал нас на открытой местности. Кругом ровные поля, изрезанные дорогами. Ни одного деревца. На счастье, совсем недалеко, зеленела высокая лебеда. Мы спрятались в ней. Над головой несколькими группами пролетели транспортные самолеты противника Ю-52. Шли они к линии фронта. И вдруг Забродский тревожно прошептал:

- Смотри, Саша!

Я оглянулся. В двухстах метрах от нас стояли три немецких солдата, держа на поводу здоровенных овчарок. Натянув ошейники, псы рвались в нашу сторону. Офицер что-то рассказывал солдатам, а рядом с ним стоял мужчина в черном костюме.

- Эх, гранату бы сейчас! - сказал старший техник-лейтенант Забродский.

Над головой на бреющем полете промчался неуклюжий "хеншель". Через несколько минут он снова появился и, качнув крыльями, исчез в западном направлении. Гитлеровцы прикрикнули на собак и ушли туда, куда улетел вражеский самолет. Видимо, они кого-то искали, быть может наших товарищей.

Мы с тоской смотрели на яркое солнце, а оно никак не хотело уходить за горизонт. Время тянулось медленно. Но вот надвинулась туча. Небо раскололось пополам. Молния, еще молния. Закапал дождь. Мы вылезли из бурьяна и снова двинулись на юго-восток.

К полуночи достигли берега Десны. Мокрые, голодные и измученные, мы посидели у одинокой лиственницы. Стало рассветать. Я посмотрел на реку. Она была полноводной и довольно широкой. На другом берегу начинался лес. "Там партизаны, там жизнь", - думал я, вглядываясь в заросли, где раздавались мирные звуки кукушки и усердная стукотня дятла.

Антон Забродский сказал, что плавает плохо, поэтому мы решили найти более узкое место. Пошли по заросшей травой тропке вдоль высокого берега. Неожиданно впереди увидели немцев. Медлить было нельзя. Быстро скатились по откосу и, сняв с себя обмундирование, бросились в воду. Когда плыть осталось совсем немного, над рекой раздались выстрелы, засвистели пули. Но вот спасительные камыши. Еще рывок, и мы скрылись в них.

Мокрые и усталые, в одном нижнем белье, брели мы по неизведанным тропам большого леса. Огромные стволы тянулись вверх. Нам казалось, что макушки зеленых гигантов упирались в кучевые облака. С воздуха я без труда отыскивал партизанские площадки, а вот как теперь, на земле, найти их в этом лесу?

Мы вышли на лесную поляну, посреди которой в зарослях травы красовалось озеро. Напившись холодной прозрачной воды, сделали привал. Забродский прильнул к земле. Вдруг он поднял голову и посмотрел на меня:

- Дымом пахнет!

Антон остался у озера, а я по-пластунски пополз в сторону дыма. Из кустов рябины увидел шалаш, на крыше которого лежал хлеб. Соблазн был велик. Я переложил пистолет в левую руку, а правой потянулся к хлебу. В это время сзади послышался шорох. Я оглянулся. На меня в упор был направлен ствол автомата. Плотный мужчина, заросший рыжей бородой, на чистейшем русском языке крикнул:

- Руки вверх!

Это был партизанский дозор.

Диверсионная группа, которой командовал местный житель из села Рясное, Леонов Петр Прокофьевич, доставила нас в штаб партизанской бригады имени Щорса. У землянки нас встретил высокий стройный человек с широкой русой бородой и умным взглядом проницательных голубых глаз. Это был комбриг Александр Тимофеевич Писарев, о котором я так много слышал.

Получив подтверждение с Большой земли, А. Т. Писарев вернул нам оружие и спросил:

- Что будем делать дальше? Впрочем, приведите себя в порядок, отдохните, а там решим.

Мне выдали пиджак в заплатах, старые кавалерийские брюки и немецкие, несгибаемые, как лубок, сапоги. Уже на второй день я натер в них ноги до крови. Зато Антону Афанасьевичу Забродскому повезло. Лапти, сплетенные из строп грузовых парашютов, пришлись ему по душе. Легкая и очень удобная обувь в лесу.

Выделив группу партизан во главе с начальником штаба бригады, Писарев послал ее с заданием разыскать и, если потребуется, оказать помощь остальным членам нашего экипажа. Через несколько дней в штаб бригады привели второго пилота младшего лейтенанта Ивана Петровича Коломийца, затем партизан Деньчуков Иван Александрович принес в землянку тяжело раненного воздушного стрелка сержанта Ваню Быченко. В партизанской бригаде имени Щорса нас стало уже четверо. Посоветовавшись, мы пошли к комбригу с просьбой послать нас на боевое задание. Но опытный партизанский вожак только улыбнулся:

- Одно дело в воздухе, совсем другое - у нас. Здесь свои законы войны. - Писарев посмотрел на нас и добавил: - Вы там нужны, отправим вас на Большую землю.

В бригаде имени Щорса нас окружили вниманием и заботой. Вечерами партизаны слушали наши рассказы о боевых делах авиации дальнего действия. В свою очередь они тоже делились с нами воспоминаниями о наиболее удачных боевых вылазках и операциях. Однажды сам комбриг Писарев поведал нам о большом бое брянского районного отряда с крупными силами карателей.

Ранним майским утром 1943 года дозоры доложили комбригу о появлении группы вражеских разведчиков на опушке леса. Через несколько минут густые цепи гитлеровцев пошли в наступление. Немцы считали, что их разведка осталась незамеченной и, применяя свой стандарт "внезапности", надеялись на успех. Но их расчеты не оправдались. Со стороны зарослей, где лежали партизаны, затрещали пулеметы, автоматы, открылась стрельба из винтовок, затем в ход пошли гранаты. Фашисты отступили, оставив много убитых и раненых.