Один из авторов легенды генерал А.И. Деникин. В «Очерках русской смуты» он написал о днях, когда был начальником 4-й стрелковой дивизии: «Весна 1915 года останется у меня навсегда в памяти. Великая трагедия Русской Армии — отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжкие переходы, бесконечная усталость — физическая и моральная, то робкие надежды, то беспросветная жуть.

Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жестокого боя 4-й стрелковой дивизии… одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали – нечем. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой, — штыками или стрельбой в упор, лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы… два полка почти уничтожены одним огнем.

Господа французы и англичане! Вы, достигшие невероятных высот техники, вам небезынтересно будет услышать такой нелепый факт из русской действительности:

— Когда после трехдневного молчания нашей единственной шестидюймовой батареи, ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам, и стрелки вздохнули с радостью и облегчением».

Такие, как Деникин сеяли панику, распространяя настроения безысходности. Но нехватку снарядов, патронов, винтовок не он выдумал. Так было. Как же это случилось?

Никогда точно не было установлено, сколько снарядов было израсходовано на фронте и сколько их в действительности требовалось. Исходным пунктом рассуждений о снарядном голоде было заключение командующего Юго-Западным фронтом по опыту первых боев в Галиции в августе – сентябре 1914 года. Были поданы сведения о том, что в месяц 76 мм пушка расходовала тысячу снарядов,и эту норму как потребную распространили на весь фронт.

Эти цифры, совершенно недостижимые при организации боевого снабжения русской артиллерии, поразили воображение начальника Главного артиллерийского управления генерала Кузьмина-Караваева. Английский представитель при русской армии генерал Нокс писал: «Спустя год ( т.е. в конце 1915 года – Н.Я.) я узнал из достоверного источника, что в середине октября генерал Кузьмин-Караваев, старый и уважаемый человек, подавленный ответственностью, которую он нес как начальник ГАУ, на докладе у Сухомлинова расплакался, заявив, что Россия будет вынуждена закончить войну из-за недостатка в снарядах. Военный министр ответил ему: «Убирайтесь вон! Успокойтесь!» Генерала выгнали со службы. В ГАУ пришел АЛ. Маниковский.

Приняв дела от предшественника, он, далеко не сразу, обнаружил, что дела со снарядами обстояли не так безнадежно, как представлялось. Обратившись к норме снарядов на орудие, установленной по опыту боев в Галиции в 1914 году, Маниковский отметил в мемуарах: «Допустить же, что этот вывод сделан с грубой ошибкой, никто не смел. Обнаружить ее удалось только два с половиной года спустя, когда в Петрограде собралась межсоюзническая конференция. Так вот, в секретном официальном отчете этой конференции «расход за первые пять месяцев до 1 января 1915 года указывался в 464 тыс. выстрелов в месяц, а расход за пять летних месяцев 1915 года, т.е. в период Великого Отступления, по 811 тыс. выстрелов ежемесячно».

Следовательно, к 1 января 1915 года русская артиллерия расстреляла 2,3 млн. снарядов. С учетом неизрасходованного довоенного запаса и нового производства, Россия вступила в 1915 год, имея 4,5 млн. снарядов. «Всякий непредубежденный, хотя бы и очень строгий критик согласился, что кричать при таких условиях о катастрофе из-за недостатка выстрелов, когда их израсходовано было всего 37%, или немного более одной трети всего запаса, как будто не резон. И во всяком случае приостанавливать, а тем паче отказываться по этой якобы причине от выгодных стратегических операций достаточных оснований не было.

В чем же, однако, дело?

Во-первых, надо установить, что войска на фронте, особенно некоторые группы, несомненно испытывали недостаток в выстрелах с первого месяца войны. Им не было ни тепло, ни холодно от того, что где-то там в тылу имеются еще склады выстрелов. Им вынь да подай эти выстрелы в их возимый запас, в их летучие парки. А как только эти парки начинают пустеть, а на пополнение их выстрелы из тыла не прибывают, начинается тревога, переходящая в панику по мере того, как расход без пополнения продолжается и налицо остается только «батарейный» запас. Этого войска уже не выдерживали,и начиналась бомбардировка начальства нервными телеграммами, а когда и это не действовало, то, значит, «было написано недостаточно сильно; надо было сгущать краски, не стесняясь, конечно, истиной, ибо это были как раз те случаи, когда ложь во спасение, а потому надо было бить в набат, употребляя при определении своего положения наиболее сильные выражения,вроде: роковое, критическое, трагическое, катастрофическое.

Так и пошло вранье, вранье самое беззастенчивое, сплошное, начиная от самых маленьких чинов и кончая самыми высоки-ми.

Советский генерал-полковник И.И. Волкотрубенко в капитальном труде «Служба боевого снабжения войск» (1966), обратившись к опыту первой мировой войны, писал: «Можно только пожалеть начальник ГАУ генерала Кузьмина-Караваева и войти в его тяжелое положение… Кто установил норму 1000 на орудие? Генштаб. Кто собирался за шесть месяцев закончить войну? Генштаб. Кто считал, что 1000 снарядов на орудие обеспечат кампанию в больше снарядов не потребуется? Так же генштаб.

И вот через три недели войны мы видим, как начальник генштаба, будучи в Ставке, задает истерику начальнику ГАУ.

Конечно, начальник ГАУ и его аппарат виноваты в том, что не оказались умнее генерального штаба, военного министра и других высших чинов империи. Но ведь известно, что не всегда можно показать себя умнее своего начальства даже сейчас, а в те времена это вообще исключалось!

Мы привели в качестве примера только несколько писем о недостатке снарядов, а их были сотни… В этих воплях высокопоставленных генералов русской армии было немало лжи и паникерства. Главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов и «уважаемый» начальник генерального штаба. Они тоже были не прочь свои промахи в войне свалить и на те же снаряды. Заданному тону высокого начальства вторили командующие армиями, начальники дивизий и все, кто имел к этому какое-либо отношение. Вопли и крики сделались своеобразной «эпидемией».