— Они молча терпят оскорбления?

— Нет, они стреляют. Стреляют в тех, кого считают своими врагами, — по-французски ответил Генрих.

Глаза Моники широко раскрылись. С минуту она оторопело смотрела на Генриха, шевеля губами, словно хотела что-то ответить, но вошёл денщик, и девушка ушла.

Ровно в девять Генрих был в кабинете Лютца. Тот ещё работал.

— Герр гауптман, неужели так много дел? Ведь уже девять! А вы все работаете.

— Я поджидал вас и, чтобы не сидеть сложа руки, кое-что подготовил на завтра, — пояснил Лютц, закрывая папку с бумагами. — А как вы устроились, барон?

— Неплохо. Уже познакомился с хозяйкой и её дочкой.

— И Моника успела вам надерзить?

— Было немного, но мне кажется, что в конце концов мы с нею поймём друг друга.

— Вон как! — искренне удивился Лютц. — Ну, когда вам посчастливится наладить отношения с Моникой, вам будут завидовать все офицеры и сочтут великим дипломатом.

Вскоре оба сидели в уютном кабинете и ужинали. Хозяйка ресторана, мадам Тарваль, прислала к столу по-настоящему хорошее вино, да и ужин был приготовлен отлично, гауптман ел с большим аппетитом. Когда подали жареную форель, Лютц, поражённый, воскликнул:

— О, я вижу, что вы завоевали если не симпатию Моники, то симпатию мадам Тарваль. С первого дня знакомства она уже начала угощать вас такими блюдами. После ужина Генрих заказал ещё бутылку коньяка и коробку сигар.

— Так, говорите, работы будет много? — спросил он, пригубив рюмку.

— Раньше было легче, — вздохнул Лютц. — Когда дивизия стояла компактно, штаб размещался в Экслебенце, и работы было куда меньше.

— А чем вызвана смена расположения дивизии? — поинтересовался Генрих.

— Видите ли, вначале французы вели себя тихо, спокойно. Но после нашего поражения под Москвой они подняли голову. Появились так называемые маки, стреляют они в большинстве случаев из-за угла и преимущественно в офицеров. Случается, что взрывают железнодорожные линии, мосты, а то и военные объекты. Части СС и полиция одни уже не в силах справиться с ними. Поэтому охрана военных объектов поручена нашей дивизии. Вот и вышло, что нашу дивизию пришлось разбросать в разных пунктах на протяжении девяноста километров от Сен-Мишеля до самого Шамбери.

— А маки после этого притихли?

— Наоборот. Они ещё больше активизировались. Дело усложняется тем, что им помогает население. Две недели назад отряд маки совершил нападение на лагерь русских пленных. Маки перебили охрану, которая, к слову сказать, вела себя чересчур беспечно, и несколько сот русских ушли с ними в горы. Погоня не дала никаких результатов. И вот за несколько дней до вашего приезда маки, уже вместе с русскими совершили нападение на автоколонну с боеприпасами. Теперь они чудесно вооружены нашим же оружием.

— Я надеялся, что отдохну здесь после Восточного фронта, а выходит, как говорят русские, попал из огня да в полымя.

Гауптман начал подробно рассказывать о недавней операции карательного отряда против партизан. Генрих внимательно слушал, не забывая следить, чтобы рюмка Лютца не оставалась пустой. Вскоре гауптман был изрядно навеселе.

А пока Гольдринг и Лютц ужинали в уютном номере ресторана «Темпль», Моника мчалась на велосипеде к небольшому селу Понтемафре, вблизи которого стояла электростанция, снабжавшая энергией расположенные вокруг населённые пункты. Четыре километра по асфальтированной дороге Моника проехала за какие-нибудь четверть часа.

— Мне надо видеть Франсуа, я привезла ему ужин, обратилась она к знакомому слесарю.

— Для вас, мадемуазель Моника, достану его из-под земли, эх, счастливый этот Франсуа! — прибавил тот с откровенной завистью. — Такая красавица сама приезжает к нему на свидание.

И этот слесарь, и все на электростанции были уверены, что Моника невеста Франсуа, чего ни он, ни девушка не опровергали.

Наоборот, чтобы подчеркнуть близость с молодым рабочим, Моника нарочно при всех протянула Франсуа маленький узелок с ужином. Франсуа отвёл девушку в глубь двора и, присев на доски, развязал узелок. Издали они действительно напоминали влюблённых. Но если бы кто-нибудь подслушал их разговор, он был бы очень удивлён: то, о чём говорили эта красивая девушка и высокий, худой, очень подвижный человек с коротко остриженными волосами, никак не напоминало тех милых глупостей, которыми обычно забавляются влюблённые.

— Что случилось, Моника? — встревожено спросил Франсуа, принимаясь за ужин.

Моника рассказала о своей сегодняшней встрече с Гольдрингом и слово в слово передала разговор. Франсуа задумался.

— Очевидно, это провокация, — тихо бросил он, — и достаточно неудачная. По молодости этот барон, верно, ещё не научился держать язык за зубами. Но по всему видно, что он будет играть значительную роль в штабе, иначе ему загодя не готовили бы квартиру. Итак, Моника, придётся тебе… Увидев, как омрачилось лицо девушки, Франсуа тихо рассмеялся.

— Ну, ну, веселее, я ещё ничего не сказал, а ты уже нахмурилась. Да не сердись ты! От этого появляются морщинки, и ты преждевременно состаришься. Ну, ну, не злись, а то возьму и поцелую — ведь я твой жених.

— Ой, Франсуа, ты просто невозможен, и подумать только — тебе поручено такое серьёзное дело.

— А быть серьёзным отнюдь не означает ходить с похоронным видом, моя крошка. Там, где шутка, там и хорошее настроение. А ты понимаешь, что значит хорошее настроение даже при плохой игре? А у нас с тобой игра очень плохая, потому что мы не знаем, что замышляют эти зелёные жабы. Вот зачем тебе и надо этого болтливого барончика…

— Франсуа…

— Вот опять рассердилась. Поверь мне, я ничего зазорного не советую. Просто надо тебе завязать с ним знакомство, какая же ты женщина, если не обведёшь его вокруг пальца? Ты подумай, какой удобный случай. Офицер живёт в гостинице твоей матери — раз, безусловно, будет работать в штабе — два, не очень умеет держать язык за зубами три, ежедневно встречается с красивой девушкой — четыре. И что требуется от этой девушки? Иногда улыбнуться, вот так опустить ресницы, поменьше болтать самой, побольше слушать, и мы будем знать всё, что делается в штабе. А ты понимаешь, что это для нас значит?

— Но он какой-то… Ну, не такой, как они все. Не пристаёт, не сует в руки подарков, даже ни одного комплимента не сказал, глядит совершенно равнодушно…

— Но это уже зависит от тебя.

— А если он пригласит меня поужинать или пойти в кино?

— Конечно, иди. Подвыпив, мы все, грешные, становимся болтливы.

— Ага! А потом меня остригут, как маки стригут всех девушек, которые водятся с гитлеровцами.

— Пусть это тебя не тревожит. До тех пор, пока сама не отрежешь кому-либо на память локон, ни один волосок не упадёт с твоей головы. Итак, договорились? Повторяю, это очень важно. И чтоб никто, даже родная мать, не знал об этом поручении и о том, что тебе удастся выудить у барона. Моника вздохнула.

— Если это нужно…

— Очень нужно, — уже совершенно серьёзно сказал Франсуа. — Этим ты поможешь всем нам, в том числе твоему брату. Кстати, ты, возможно, скоро увидишь Жана.

— Когда? — обрадовалась Моника.

— Я извещу тебя об этом. Вероятно, тут, на электростанции. К счастью, немцы не интересуются нами, поскольку они не пользуются энергией этой станции. Но без особой нужды всё же сюда не приезжай. Хотя все думают, что ты моя невеста, но осторожность не помешает. Да и не нужно, чтобы немцы часто видели тебя на этой дороге. Моника и Франсуа поднялись и пошли к выходу. К Франсуа снова вернулось его обычное шутливое настроение.

— Ну, бросься же мне на шею, чтобы все видели, что тебе тяжело разлучаться с женихом, — дразнил он девушку, — или хоть платочком вытри глаза!

Моника рассмеялась, лукавые огоньки блеснули в её глазах. Неожиданно прижавшись к Франсуа, она чмокнула его в щеку. Тот покраснел и растерянно потёр затылок.

— Я вижу, моё учение пошло тебе на пользу? — чуть смущённо произнёс он.

— А я вижу, ты совсем не такой опытный и храбрый с девушками, как на словах! — смеясь крикнула ему Моника уже от ворот.