"Я служил на той лодке в звании старшины 1-й статьи, до увольнения в запас мне оставалось только три месяца. ...Мы постарели теперь, изменились и, наверное, не узнаем сразу друг друга. Но меня, думаю, помнят товарищи. Мне единственному командир разрешил носить усы". Это из письма инженера А. Молотка из города Шахты Ростовской области.
Бывший электрик-оператор старший матрос Л. Гаврилов написал из Нижнего Новгорода. Машинист-турбинист П. Котлов - из Чебоксар. На лодке он исполнял и обязанности киномеханика, так что, считал, его "должны помнить...". Помнят. Конечно, помнят. Они помнят всех, кто выходил с ними в тот роковой поход, Вот и деньги собрали на мемориальную бронзу. Отлили доску с именами всех погибших на К-19. Сей памятный знак укрепили и освятили в верхнем храме Никольского собора, что в Питере, на берегу Крюкова канала. И блестели капельки святой воды в рельефных литерах матросских имен. И капал воск поминальных свечей на носки офицерских ботинок. И суетились репортеры, снимая непривычное тогда ещё зрелище: военных моряков в толпе прихожан. Да, многие из них впервые стояли в церкви, постигая древнюю моряцкую истину: "Кто в море не ходил, тот Богу не молился". Они ходили в море. И в какое море! Они молились Богу. И как молились...
Однако свое зловещее прозвище - "Хиросима" заклятая К-19 получила не в этот раз. Прошло одиннадцать лет...
Глава вторая СМЕРТЬ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
Спит девятый отсек, спит пока что живой...
Из матросской песни
...И тогда отец погибшего главстаршины Васильева достал припасенный с войны "вальтер", купил билет до Мурманска и отправился казнить того, кто погубил его сына, - командира атомного подводного ракетоносца К-19 капитана 2-го ранга Кулибабу.
Командир спешил на корабль к отходу. Вьюжным ветром сдуло фуражку, унесло в волны. Он не стал возвращаться домой за шапкой, возвращаться дурная примета. Но это не помогло. Из похода в Атлантику они привезли двадцать восемь трупов.
А может, все-таки помогло? Они вообще могли не вернуться. Все. Большинство, однако, вернулось. Но какой ценой...
Похоронка пришла в семью сельского учителя Петра Васильевича Васильева в конце весны 1972 года, то есть тогда, когда Санька, первенец, любимец и гордость большой семьи, был давно зарыт в братскую могилу на окраине города Полярный в губе Кислая. От села Глубокого Опочецкого района Псковской области до места упокоения сына - поболе тысячи верст.
Жена, Надежда Дмитриевна, как только дошло до нее, что старшенький больше не вернется, что навсегда зарыт в вечную мерзлоту Кольской тундры, обезумев от горя, хватанула уксусной эссенции. Ее откачали, спасли... Долго увещевали: что же ты эдак - у тебя ещё три дочери да сын. У других и того нет, у других-то и того горше, когда единственного сына теряют... А она слушать никого не слушала и жить не хотела. Только об одном просила съезди в город Полярный, привези Сашеньку, чтоб хоть могилка его рядом была. А не привезешь - все одно руки на себя наложу.
Вот тогда-то и собрался в неблизкий путь учитель Петр Васильевич. Поехал не один, вместе с сыном Евгением, милиционером.
В закрытый поселок, откуда приходили письма сына, их не пустили, а разрешили въезд в закрытый же город Полярный, на окраине которого стояла бетонированная братская гробница. В Полярном их никто особенно не ждал. Спасибо мичману Бекетову с К-19, на которого набрели случайно и который пристроил их на ночлег. От него-то и узнал отец о страшном пожаре в Атлантике. С содроганием сердца слушал про то, как ломились матросы из девятого отсека, где вспыхнул огонь и где был сын, в отсеки соседние, смежные. Но их, заживо сгорающих, туда не пускали. Не пускали по приказу командира капитана 2-го ранга Кулибабы.
До ломоты в пальцах сжимал Петр Васильевич рубчатую рукоять пистолета в кармане: "Убью гада!" Не мог старый фронтовик такого понять: чтоб свои гибли и свои же не впустили. Да ещё в мирное время...
- Где этот, Кулибаба который? - выспрашивал Васильев мичмана.
- В Гаджиеве. Но вас туда не пустят. Особый пропуск нужен. Поселок режимный. Там атомные лодки стоят.
- Ничего, мне под колючку не впервой лазать... Отыщем!
Кулибаба отыскался сам. Узнал, что в Полярном отец Васильева, пришел из поселка рейсовым катером. Судьба уготовила им встречу не в Полярном, а в Мурманске, на вокзальной площади, за десять минут до отхода автобуса в аэропорт. Там и учинил Васильев свой суровый отцовский допрос, с ненавистью вглядываясь в кавторанга. Круглолицый, голубоглазый, курносый - он так не походил на записного злодея.
- Что ж вы им двери-то открыть не разрешили?! - спросил Васильев, переводя в кармане пальтеца "флажок" предохранителя. - Как же это так? Ведь ещё Суворов учил: "Сам погибай, а товарища выручай!"
Вздохнул Кулибаба:
- Все верно, Петр Васильевич. Только у нас, на подводном флоте, так говорят: "Сам погибай, а к товарищу не влезай". Влезешь к нему в отсек спасаться - и его погубишь, и себя... Да ваш-то сын никуда не ломился, Он первым погиб. На посту. Как герой. А был он старшиной девятого отсека...
Свое, как принято теперь говорить, авторское расследование второй трагедии на К-19 я начал довольно поздно - спустя семнадцать лет после того, как все случилось. И хотя служил в бывшей столице северофлотских подводников и даже обихаживал со своими матросами на субботниках бетонный мемориал последним жертвам "Хиросимы", и хотя слышал не раз, как матросы пели в кубриках под гитару самодельную песню, вошедшую во флотский фольклор, - "Спит девятый отсек, спит пока что живой..."
Но однажды в мою, московскую уже, жизнь ворвался человек со смятенной душой и неуемным темпераментом - бывший минер с К-19 Валентин Николаевич Заварин. Выложил на стол толстенную папку с письмами, рукописями, фотографиями - читайте!
И исчез, умчавшись на "Kpacной стреле" в Питер.
Честно говоря, я не собирался загораться этой мрачной темой. Еще не отошел от похорон моряков с "Комсомольца". Еще стояли перед глазами женские трупы, всплывавшие со злосчастного "Адмирала Нахимова", ещё не закончена была печальная хроника гибели С-178 на Тихом океане... Да что же я, стал флагманским плакальщиком флота, что ли?! Сколько можно: пожары, трупы, взрывы?! Пусть пишут другие! А мне по ночам уже снится. Не буду писать! Приедет Заварин - верну ему все.
Заварин не приехал. Вскоре мне выпало ехать по делам в Питер. Я захватил с собой его папку. А по дороге, в вагоне, стал читать. Первым попалось письмо отца сгоревшего в девятом отсеке главстаршины Васильева. Адресовано оно было двоим - командующему и начальнику политуправления Северного флота.
"Дорогой Федор Яковлевич! Дорогой товарищ командующий КСФ!
Дорогие и бесценные наши товарищи!
В момент страшнейших мучений, тяжелейших переживаний и максимального отчаяния мы вновь обращаемся к вам с величайшей родительской просьбой о помощи и со слезами горечи и боли сердец своих просим и умоляем вас помочь нам уменьшить наше родительское горе, облегчить наши страдания и удовлетворить нашу единственную просьбу, а именно: доставить гроб с прахом погибшего нашего сына Васильева Александра Петровича, рождения 1948 года, к месту нашего жительства: Псковская область, Опочецкий район, село Глубокое.
За что всю жизнь до последнего дыхания будем искренне и бесконечно в поколениях благодарить вас и верить в право человека и правду нашей жизни.
Распорядитесь, пожалуйста, в порядке исключения, чтобы гроб с прахом сына в ближайшее время был доставлен для перезахоронения, чтобы мы все могли в любое время по традиционному русскому обычаю ходить на могилу не неизвестного солдата, а дорогого и родного своего сына, отдавшего жизнь за безопасность Советской Родины..."
Кстати говоря, после разговора с Кулибабой зашвырнул Васильев свой "вальтер" подальше в море. Оно и без того немало жизней взяло...
...Я не стал возвращать папку Заварину. Я разыскал в Питере Виктора Павловича Кулибабу, а затем в Гатчине - капитана 1-го ранга в отставке Бориса Полякова... Потом поехал в родной Полярный, где доживала свой страшный век у причала кораблей отстоя, проще говоря в корабельном морге, "Хиросима" - стратегическая атомная ракетная подводная лодка К-19... С неё только что спустили Военно-морской флаг. Но экипаж, урезанный втрое, ещё нес вахты в безжизненных отсеках.