Третий момент. Подлодка-спасатель "Ленок" по техническому состоянию находилась тоже на пределе. Аккумуляторные батареи почти сели. Механики "Ленка" тем не менее доложили, что постараются продержаться под водой ещё четыре часа.

Мы, медики, тоже готовились к приему. Считали, что там ещё шестнадцать-семнадцать человек. Очевидно, все они пойдут лавиной, потоком. Значит, надо держать у передней крышки торпедного аппарата максимальное количество водолазов, лучше всего, конечно, четырех, чтобы они могли каждого выходящего брать и заводить в лежавшую рядом лодку-спасатель.

Мы понимали, что подводнику, только что вышедшему из аварийной лодки, снова лезть в какие-то люки - психологически трудно, тем более что его всеми правдами и неправдами водолазы будут затаскивать в тесную шлюзокамеру, а он, подводник, видя над собой проблески поверхности, небо, станет всячески сопротивляться, стремясь всплыть побыстрее... Так оно и произошло. Подводники стали выходить лавиной, бессистемно...

Как назло, у четверки водолазов, дежуривших у торпедного аппарата, кончились все предельные и запредельные сроки пребывания под водой, они замерзли, и, чтобы не загубить их, пришлось отправить ребят на лодку-спасатель и выпустить последнюю пару. Теперь у нас в запасе не оставалось ни одного водолаза, годного для подмены. Ждем выхода подводников, ждем наверху и на грунте. А их все нет и нет.

Уже и у этой, последней, пары истекает предельный срок нахождения в воде. Быть под водой им оставалось только десять минут. Через десять минут им следует возвращаться в лодку-спасатель, а лодке всплывать, иначе ей самой придется оказывать помощь. И в этот момент, ко всеобщей радости, раздается доклад от водолазов: "Пошли, пошли подводники! Сыплются как горох... Они идут, они идут лавиной, они идут... Они сопротивляются, они дерутся, не хотят заходить в шлюзокамеру!"

Докладывают: завели в лодку одного, завели второго, третьего не удалось - всплыл, четвертый вырвался и всплыл, пятого завели, шестого завели... Потом они перестали считать.

В итоге шестерых завели в "Ленок", а десять человек всплыли на поверхность, двое не вышли вообще. Уже потом разобрались: один Каравеков - лежал во втором отсеке мертвым, другой - матрос - вообще отказался выходить, потому что был физически сломлен, а главное, деморализован, и все попытки заставить его выйти оказались безуспешными. Специфика подводного выхода такова, что силком человека из лодки не вытащить... Нетрудно представить весь трагизм ситуации: все выходят, а один остается. Остается, чтобы стать заживо погребенным. И никто не в силах помочь...

Что происходило в лодке? Старпом у них был отличный. Он, Кубынин, и механик Зыбин провели рабочую проверку каравековского аппарата и убедили личный состав в том, что аппарат исправен и налажен, а смерть начальника штаба наступила от остановки сердца. Вместе с механиком Кубынин проинструктировал каждого человека по правилам выхода из аварийной лодки. Они проследили весь процесс включения в аппарат, одевание, жгутование. Они сами одевали всех моряков и выпускали их, переключив дыхание выходящего "на аппарат", заставляли подныривать и залезать в торпедную трубу.

Кубынин проявил недюжинную волю. Матросы свято в него поверили. Поверили, что спасутся, будут жить. Это очень важно.

Вообще-то и старпом, и механик поняли: смерть Каравекова наступила не только из-за сердечной недостаточности. Главная причина - в нарушении правил включения в аппарат, и тому было свидетельство: следы химического ожога на лице погибшего начальника штаба. Тем важнее было заставить моряков поверить в аппарат, а значит, и в счастливый исход. С этой целью они стали делать рабочую проверку, убеждая матросов в том, что все будет хорошо именно потому, что они провели занятия и проконтролировали каждого. Кубынин заработал себе огромнейший авторитет. Потом, на поверхности, подводники отказывались подняться на катер до тех пор, пока не найдут старпома. Старпом всплыл последним. Как настоящий командир. И только тогда, когда старпома подняли на борт, подводники стали подниматься сами: а ведь отлично представляли, чем грозит им это промедление. И тем не менее ждали старпома!

А старшина 2-й статьи Лукьяненко был настолько возбужден, что и после всплытия помогал нам разыскивать, собирать плавающих на воде подводников, держался на удивление бодро, и казалось, это будет самый благополучный больной. И только потом, в декомпрессионной камере, потерял сознание. Он ещё долгое время был одним из самых тяжелых наших больных.

Надо понять, в каких условиях выживали они там, в лодке. Дело не только в том, что пребывание в затонувшей субмарине давит на психику. Они в отсеке подняли противодавление, чтобы подкрепить переборки, сальники, в общем, перекрыть фильтрацию воды. Чем выше мы поднимаем давление, тем больше усиливаем влияние вредных факторов. Ну, в частности, содержание углекислого газа было 2,7, а поскольку давление тоже было 2,7 атмосферы, значит, процент углекислого газа в пересчете на величину нормального давления составлял уже 9,45 процента. Почти десять процентов! Доза практически смертельная. Но у них ведь и процент кислорода был значительно повышен. Долгое время ребята дышали чистым кислородом, а времени прошло уже, слава богу, сорок восемь с лишним часов. То есть отравление кислородом тоже было. Отравление углекислотой, отравление кислородом. Дальше переохлаждение, нервно-психическое перенапряжение, ограниченная подвижность, значит - гиподинамия.

Когда подводники стали всплывать на поверхность без выдержек, то схватили тяжелейшую форму кессонной болезни. У четырех - травма легких. Ну отчего баротравма произошла, тут ясно. Во-первых, всплытие, аварийная ситуация; потом с водолазами боролись, борьба была такая активная, что одному водолазу даже разорвали комбинезон. Таким образом, каждый спасенный предстал перед нами с букетом болезней.

Мы были более чем озадачены.

Во-первых, не существует конкретного указания, что нужно делать в подобных ситуациях, даже лечебных режимов таких нет... Тут нужно на свой страх и риск манипулировать режимами лечебной рекомпрессии, подбирать особый режим, который бы позволил вывести пострадавших из кризиса.

Второе: в спецфизиологии нет системы при лечении комплекса таких болезней. Какая-то методика разработана при баротравмах легких, отравлении кислородом. Кстати, лечить отравленных кислородом очень тяжело. Методика испытана в основном на животных: мышки, собачки... А тут люди, да ещё с мощным набором повреждений.

И третье: все подводники поступали на судно в течение двадцати двадцати пяти минут. Как их размещать по барокамерам?

На "Жигулях" было четыре камеры. В каждой по два отсека, которые могут сообщаться между собой, но могут задраиваться наглухо. Если мы начнем размещать пострадавших в порядке поступления и, как того требуют правила, медленно - по десять атмосфер - поднимать давление до предельной глубины, держать там час, а потом снижать его; если мы поступим так, то каждую группу будем вести по своим режимам изолированно. Тем самым менять врачей внутри камер станет невозможно.

Поэтому я принял решение: давление поднимаем у первой партии до семи килограммов и дальше к этому давлению, к семи атмосферам, как только поступает очередная партия, мы приплюсовываем необходимые, догоняем до семи килограммов, и так держим. Потом, когда поступает самая последняя партия, мы начинаем от семи повышать до десяти. Был ли риск? В известной степени риск был: кому-то, может быть, такой режим окажется вреден. Тогда предполагалось наиболее слабых перевести в смежный отсек и там повышать давление. Дальше же принимать решение по обстановке. Все-таки предпочтительно было вести всех на одном режиме. Именно так и вышло.

Мы подняли давление до семи атмосфер, затем, когда поступила последняя партия, повысили до десяти. В камере у меня находился начальник медицинской службы судна лейтенант Васильев. Потом я вынужден был поместить туда ещё одного врача-терапевта. Хотел отправить туда врача-хирурга, он, к сожалению, не смог перенести подъем давления и прошлюзоваться к пострадавшим, пришлось отправить одного терапевта.