- Так! - впятером отвечают Васе, упятерив свою и чужую обиду, не по форме одетые безумцы из трельяжа, хотя кое-кто в стеклянных отдалениях, словно специально, повернулись затылками... И вдруг:

- Да дай ты ей! Да она же! Да ее же! Каждый же!..

И Васек вылетает в кухню, озираясь, что бы схватить. Ольга Семеновна отшатывается. В руках у нее фотокарточка. В-во, Васек, чем ее, исподниками ее, падлу, из бака... мокрыми ее... и по фотокарточке!.. Тяжелые мокрые кальсоны и - раз! и - второй! За спину спрятала... Успела, падла... А то бы, если по ребру... Хрясь бы! Глянцевая бы карточка враз бы... Ы-ых! Дак по морде ее... кальсонами... Раз еще! и второй еще!.. Ты-дын... Брунеты, бля, генералы, бля... ну правда, второй же... ты-дын!.. ну поверьте же... от майоров, бля, и выше... ты-дын!.. ты-дын!.. ты-дын!..

Все-таки Ревекка Марковна была права, когда сказала: "Если она берет стирать на людей..." И хотя вряд ли что-то провидела, но первопричину ошибки как всегда определила точно.

СИДЯЩИЕ ВО ТЬМЕ

НА ВЕНСКИХ СТУЛЬЯХ

Выпал снег и все тропки с тропинками, протоптанные в прошлом снегу, засыпал небольшим своим количеством.

Все стало нетронутым.

Навали его до окон, получись пухлое утопание, завиднейся из белых вмятин печные трубы - и захотелось бы оранжевого окошечного света.

Но снега в меру. Темнеют кусты. Нигде не видать кошки. Огорож нету. Так что маленькая улица улицей не выглядит и строения стоят бестолково. Особенно - сараи, торчащие обыкновенно по задам дворов. Но без забора - нет двора, поэтому сидят сараи как попало: где - чей, не поймешь.

И вроде бы место  н е ж и л о е. Однако стекла не выбиты. За ними занавески. Меж двойных рам - ватные пироги с червяками цветной бахромы. Это ли не признаки жизни? Других, правда, ее следов и просто следов не видать.

Следы человека или нескольких, ушедших в потемках на работу, часа полтора назад были. Потом их засыпало.

Воздух еще мутный, но уже утро - оранжевых окон быть не может. Их вообще не может быть - маскировка. Да и света нету.

Сверимся со временем. Оно - военное. Сперва в серой мгле кто-то ушел на трудфронт, потом шел снег. Потом, хотя рассвело, в школу не пошли дети школы не работают. Значит - около девяти.

Но где новые следы? Отчего не пробирается кошка? Где дым из труб? Здесь, правда, с утра не топят - не деревня. Тут столица. Рано протопишь тепло до дня недодержится. Хотя уже и можно бы.

И помоями у крылечек должны прогноиться дырки в снегу, помоечных ящиков нету - раскрадены с заборами на топливо. Идти по сугробам к помойному месту - снег в валенки набьешь. Поэтому льют с крыльца. Стукнет дверь, выскочит женщина и - плоской струей - из ведра в снег.

Вот и стукнула дверь!

Вот и ожил пейзажик!

Теперь вообразим, что мы - галка и были тут какое-то время назад и ничего не увидели; даже галок других, даже ворон. Никто кормиться сюда не наладился. Мы - галка, поняв, что и нам не поживиться, улетели. На недалекую свалку, огромную и даже зимой смрадную - подергать что-нибудь из-под снега.

Клюнем, дернем, проглотим. Клюнем, дернем, проглотим.

И прилетим обратно.

Как все изменилось!

Следы! Они идут к колонке, тянутся от домов к сараям, обводят бывшие дворы, образуют чертеж улицы, пересекая ее и сворачивая в бывшие калитки.

Из труб пошел дым. Не из всех. Потом в одних пропал, в других возник. Дым не валит, не стоит столбом - нет хороших дров и сильного мороза. И возле почти всех крылец в снегу черные дыры, а еще желтые скважинки человечьих излияний.

Мы - галка - начинаем подлетать к помойным этим воронкам, но видим на обсосуленных зевах сморщенные очистки картофелин, поганые сопли вареного лука, клоки женских волос, подметальный мусор, нитки и лоскутки маскировочных одежд - клевать нечего.

Еще мы видим, что возле одного сарая с печной трубой (если с трубой, значит, дом, а не сарай) жизнь не обозначилась. Снег как был нетронутый, так и остался пухлый.

Заметили мы и кошку, узкую телом и с плохой шерстью. Мы остерегающе крикнули, но зря - других птиц так и не появилось, а кошка вроде направляется к сараю с трубой. Идти ей еще два бывших двора, так что осмотреться насчет поживы у нас время будет.

Снижаемся и видим тихую попытку дыма из неуместной на сарае трубы. Три верхних кирпича ее, похоже, сковырнулись в дымоход. Нам-то что! Нам надо опуститься - у стенки вроде что-то есть. Опустились. Есть. Узенькая полоска. Дергаем. Полоска отрывается от своего примерзшего конца. Скачем с лоскутком в клюве, оставив  п е р в ы е  следы. Разглядываем добычу. Нам нравятся такие бордовые полоски. В другой раз можно бы для красоты и припрятать, но сейчас мы - голодная галка и беремся полоску переварить. Проглатываем и улетаем. Теперь мы - полуголодная галка.

Галка дернула полоску тонкой кожи, вмерзшей у стенной кромки, по-сарайному без фундамента уходившей в грунт. Птичье усилие отломило и ломтик штукатурки. Штукатурка была глиняная, самая непрочная, и в разных местах давно отвалилась, обнаружив решёта заглиненной дранки и старые доски, щели меж которых забивала труха.

В стене над галочьей находкой было окошко, из которого полоска когда-то, видно, и выпала. Бесфорточное, в четыре мелких стекла, а размером с форточку. Стекольца обмазаны допотопной растрескавшейся поперек себя замазкой, кое-где короткими столбиками вывалившейся. Окаменелые фрагментики эти лежат, наверно, тут же под снегом и весной забелеются на черной земле, как прошлогоднее собачье дерьмо.

Второй - зимней - рамы в окошке нет, зато изнутри свисает угол ватного одеяла, стеганного из давно расползшегося сатина-либерти. Сквозь когда-то красные, а сейчас цвета старой крови, тонкие волосья основы глядит нечистая вата.

Труба, из которой совершалась попытка дыма, торчит на односкатной кровле, общей с крышей стоящего впритык сарая, а значит, мазанка - по сути штукатуренный сарайный отсек - и, значит, сарайной высоты.

Мы это ощутили - оконце расположено на уровне груди и, чтобы заглянуть в него, приходится наклониться (заглянуть мы пытались, но увидели одеяльную рвань).

Справа от окошка - в драночных выломах - стена, а потом сколоченная из мертвых досок калитка с кривыми прозорами.

Неужто это вход туда, где пробовал возникнуть дымок? Дыма внутри явно добиваются, кто-то завесился поганым одеялом. Но возможно ли, чтоб в жилище, когда на дворе зима и совсем холодает, вела такая калитка?

Невозможно. Это калитка в сарай. Но в нее пройдешь и по пути в жилье слева в боковой стене хибары, уже за калиткой, обитая рогожами дверь. Они крест-накрест держатся рейками и заведены под скобяную ручку с огромными пригнутыми гвоздями.

У стены - от калитки до двери - скамья. На ней - оловянная миска. В миске что-то вроде мокрого хлеба. Оно не смерзлось - положили, похоже, недавно, но не только что, иначе на снегу были бы следы. Возможно, оставлено по дороге на трудфронт, а следы замело сквозь калиточные прозоры.

К миске и направляется кошка, находясь сейчас за два бывших двора отсюда.

Примыкающий сарай - как бы навес. Потемки, впускаемые щелями калитки и дырявой крышей, являют запустение, подчеркнутое в углу кривыми черенками грабель, лопат и метлы. Насажено все скверно; на палках вероятно болтается и приколочено к залоснившимся черенкам тоже загнутыми гвоздями.

Еще в пустоте стоит на деревянных ногах высокая клетка. Доски ее каркаса - худой горбыль, наколоченная сетка - ржавая. Но что-то мохнатое и теплое виднеется сквозь густоту сетки, не заложенную торчащей из ячеек вонючей желтой соломой. Кролики.

Итак, слева по стене - скамья с миской и рогожная дверь. Справа сарайная пустота. Огородные орудия и кролики принадлежат людям из громоздящейся во дворе бывшей деревянной дачи с башенками и жестяночной, по-церковному кружевной, теперь полупогнившей отделкой.

Сараем и соседним с ним, и еще соседним - пользуются жильцы, во множестве населяющие бывшую храмовидную дачу.